#Пушкинстихи: О том, как рос наш первый поэт

Пушкин начал писать стихи двести лет назад. Собственно, нынешний 16-й/17-й учебный год, только двумя веками раньше, для Пушкина был выпускным, предэкзаменационным. Учись он сейчас, был бы вынужден готовиться к ЕГЭ, декабрьскому сочинению, всероссийским проверочным работам…

Но тогда, слава богу, никакого Рособрнадзора не было и в помине, поэтому можно было просто – писать стихи.

Первым поэтом страны Пушкин стал еще при жизни. Дальше его много раз объявляли исписавшимся и устаревшим, сбрасывали с парохода современности – но вот устарели пароходы, а Пушкин всё так же наше всё. Его читают и учат наизусть в детсадах и школах, его именем называют улицы и площади, станции метро и высшие учебные заведения, музеи и сорта роз. Пушкин вошел и в язык («А посуду кто мыть будет, Пушкин?») и отвечает у нас теперь не только за поэзию, но и много за что ещё. О людях такого масштаба писать трудно, ведь они уже как будто и не люди, а немножко боги. Им надо поклоняться и курить фимиам, а уж если и говорить о них, то что-то важное и значительное.

Вот еще трудность: о Пушкине написано столько статей, монографий, исследований, комментариев, что если бы книжки были кирпичами, из них можно было бы построить просторный дом. Такого размера, что сам Пушкин вполне вольготно бы в нем разместился – даже, думаю, хватило бы на отдельный танцзал, где бы он танцевал мазурку со своими бесчисленными красавицами. И значит, чтобы судить о Пушкине, нужно все это прочесть? Но тут же жизни человеческой не хватит. И что же делать?

© Бочкова Анна

А можно, например, попробовать немножко расслабиться и взглянуть на хрестоматийного поэта как на живого человека и на стихи его как странички дневника. Этот человек, прежде чем забронзоветь во множестве памятников, вообще-то жил, любил, дышал, сомневался, хохотал, думал, страдал, шел вперед своим непростым путем. Тем более что вот этой особенностью – стремительно развиваться, проходить разные стадии человеческого взросления, мужания – как раз и отличалась не очень долгая пушкинская жизнь. И не только идти – но об этом своем пути рассказывать. И если взять какую-нибудь ниточку из богатого ковра пушкинского творчества и посмотреть на ее узелки, на то, в какие узоры она вплетена – может быть, мы поймем что-то важное для себя? Потому что мы тоже идем  вперед, своим и одновременно таким общим путем – и никто не знает, насколько этот путь долог.

________________

Поэтом Пушкин себя почувствовал в лицее. Это была не просто школа, где учатся наукам, это была школа поэтическая. Что он сумел сделать за годы ученичества? Он сумел научиться писать стихи так, как писали их лучшие тогдашние поэты, старшие современники. Среди лицейских стихов Пушкина есть такие, которые можно принять за стихи Державина («Не се ль Элизиум полнощный, /Прекрасный царскосельский сад, /Где, льва сразив, почил орел России мощный /На лоне мира и отрад?»), Жуковского («Слыхали ль вы за рощей глас ночной /Певца любви, певца своей печали?») или Батюшкова («Хочу я завтра умереть /И в мир волшебный наслажденья /На тихий берег вод забвенья /Веселой тенью отлететь»). Как будто бы этот мальчишка сказал им: «Смотрите, я могу писать так, как вы, первые поэты современности – но не буду. Я стану собой. Или, по крайней мере, буду себя искать». Именно за эту способность принимать чужие облики Пушкин и был прозван Протеем – и именно Протеем-то и не стал, потому что нашел свой собственный облик, свой собственный голос.

Картина И.Е.Репина "Пушкин на лицейском экзамене в Царском Селе 8 января 1815 года", 1911

Выйдя из лицея, Пушкин окунулся в самостоятельную жизнь. После лицея-монастыря она показалась ему свободной. И одновременно озадачила и возмутила – как раз своей несвободой. Как всякому молодому человеку, горячему и нетерпеливому, жизнь представилась ему устроенной неправильно и несправедливо. Кругом – зло и несвобода, невежество, попрание законов, элементарное рабство, признанное государственной нормой: «Увы, куда ни брошу взор, // Везде бичи, везде железы». Взглянувшему окрест себя молодому человеку ничего не оставалось, как уязвиться страданиями человечества и вскипеть негодованием. На волне этого негодования родились знаменитые «Вольность» и «Деревня». Молодой поэт ясно видит истину и объясняет всем, как надо мир устроить, чтобы в нем процвели добро и свобода. «Вольность» вполне могла бы сойти за предвыборную программу либерального кандидата: в ней говорится о верховенстве Закона (именно так, с большой буквы) и на исторических примерах показано, какая беда бывает, если его нарушают народы и властители. «Деревня» рассказывает о противоестественности такого социально-экономического установления, как крепостное право, особенно ярко выступающем на фоне всеобщей гармонии в природе.

Симптоматично, что на этом этапе жизни свобода мыслится молодым человеком как нечто существующее  (или, наоборот, не существующее) вовне – в человеческом обществе, в государстве. Это свобода политическая, социальная, к ней можно прийти, разумно и естественно устроив отношения людей друг с другом и зафиксировав эти отношения в кодексах и хартиях.

© Куликова Анастасия

А дальше выясняется, что призывы переустроить мир ведут к тому, что мир либо выталкивает жаждущего перемен, либо просто не слышит его. Все эти Чацкие не первый раз появляются и сотрясают воздух своими рацеями. Ну пусть покричит очередной… В любом случае нашему молодому человеку приходится бежать – по своей воле или нет, в качестве беглеца или изгнанника – но бежать. Этот мир – не переделать, он останется коснеть в своей мерзости. Я свободен от него, от обязательств перед ним, я ищу новый мир, где меня примут и услышат, где мне будет хорошо. У Пушкина эта стадия проходит на юге, во время четырехлетней ссылки, оформленной, впрочем, как перевод по службе, что дало ему возможность ощущать себя то изгнанным, то сбежавшим.

Это период нового понимания свободы как ничем не ограниченного романтического порыва к бесконечному:

«Мы вольные птицы; пора, брат, пора! 

Туда, где за тучей белеет гора, 

Туда, где синеют морские края, 

Туда, где гуляем лишь ветер… да я…».

Теперь нет общества и государства – есть природа, вольная и бескрайняя морская ширь, пики гор, воздушный океан. Только в этих координатах может существовать человеческая душа, взыскующая настоящей свободы:

«Лети, корабль, неси меня к пределам дальным 

По грозной прихоти обманчивых морей…»

Революции, политические преобразования теперь воспринимаются как бессмыслица:

«Паситесь, мирные народы! 

Вас не разбудит чести клич. 

К чему стадам дары свободы? 

Их должно резать или стричь».

А затем наступает третья стадия – взрослая или грустная, определяйте как хотите. Побегаешь-побегаешь, поищешь дивный новый мир – и в какой-то момент становится понятно: а некуда бежать, нету этого прекрасного далека, «судьба людей повсюду та же»… Поворотная точка на этом пути – стихотворение «К морю». Прощание с романтическими надеждами, отказ от попытки «направить свой поэтический побег» по морям-по волнам, осознание того, что жить надо – на берегу, трезво и мужественно принимая его неизменность.

И.К. Айвазовский. Пушкин на берегу Черного моря. 1887 г.

От мысли, что свободное и справедливое «снаружи» ни построить, ни найти не получится, можно сигануть с балкона. А можно на этой мысли вырасти вверх, в новое измерение.  Можно научиться жить в этом несовершенном мире. Как? Смириться? В высоком смысле – да. Смириться, оставшись свободным внутри. Потому что это единственное место, за которое ты можешь отвечать по-настоящему – вот это самое «внутри».

Пушкин дошел до этой мысли примерно в 25 лет. Поздно? Не знаю. Знаю только, что еще одиннадцать лет он будет об этом думать и писать. И расскажет нам, в частности, о том, что кроме внутренней свободы есть внутреннее рабство и что оно является безусловным злом. Именно раб принес владыке «смертную смолу» в  стихотворении «Анчар», причем в раба он превратился на наших глазах, сначала он назван «человеком»:

«Но человека человек 

Послал к анчару властным взглядом, 

И тот послушно в путь потек… И умер бедный раб у ног 

Непобедимого владыки».

Согласие участвовать в распространении зла делает из человека – раба.

Напишет Пушкин и о том, что внутреннее освобождение невозможно без внутренней работы и миссии, цели, что оно трудно. Об этом его «Пророк» с целой чередой жутких хирургических операций, которым подвергся герой стихотворения перед тем, как «восстать» и жечь глаголом сердца.

© Пангилинан Натали-Кейт

Наконец, очень важно для Пушкина, что внутренняя свобода – это не раз и навсегда найденное состояние, человек должен добывать его постоянно. Внутреннюю свободу можно обретать, уподобившись Творцу, через творчество.  Именно об этом два важнейших (по крайней мере для меня) пушкинских стихотворения – «Поэту» и «Из Пиндемонти». Первое из них написано в трудный период, когда публика отвернулась от Пушкина, перестала его понимать. И вот самому себе он говорит суровые и сильные слова:

«Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной 

Иди, куда влечет тебя свободный ум…».

Свободная дорога свободного ума, внутренняя ответственность только перед самим собой, взыскательность к самому себе, сила и покой – вот кодекс зрелого, мужественного человека.

Еще отчетливее эти мысли выражены в позднем стихотворении «Из Пиндемонти», в которое я влюбился сразу и в минуту жизни трудную твержу наизусть как молитву:

Иные, лучшие, мне дороги права;

Иная, лучшая, потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не все ли нам равно? Бог с ними.

                Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

Вот счастье! вот права...

____________

Смотрите, мы потянули только за одну ниточку, увидели всего несколько узелков-стихотворений на ней. А можно взять вторую, третью или четвертую – главное, что, попадая в пространство Пушкина, мы всегда попадаем в пространство выбора, свободы и творчества. И может быть, самое прекрасное, что у каждого из нас свой Пушкин, совсем как в стихотворении современного поэта Константина Арбенина:

«Пушкин всякий. Пушкин разный. 

Пушкин с веником и нимбом. 

С топором и пистолетом. 

С бакенбардами и лысый. 

При регалиях и без... 

Только разве ж это Пушкин?! 

Это ж так - игра природы, 

Видимость изображенья. 

Сам ты Пушкин - 

Вот в чем соль!»

Автор: Сергей Волков