12 сюжетов и 36 драматических ситуаций. Выпуск №61

Героическая поэма, роман в стихах, сцены народной жизни, комедия в 4 действиях – все эти жанровые обозначения не имеют никакого определяющего значения для читателя. Как рядовой книголюб ориентируется в многообразии жанров?

Рядовой книголюб никогда – поверьте, никогда! – не выйдет из зоны комфорта. У него есть своя читательская история. И эта история сама по себе книга. В ней найдутся свои счастливые взлеты и угнетающие неудачи, моменты очарования и эпизоды, за которые немного неловко, слова из чуждого мира и слова, за которые будешь биться до конца.

И еще – цитаты, с которыми ты живешь.

«Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным».

«Я подумаю об этом завтра».

«Уже уходите? – А что, еще что-то осталось?»

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

«В человеке все должно быть прекрасно…»

«Они положили ждать и терпеть».

У каждого они свои. И у каждого свои – понятные ему одному или общепризнанные – жанры. Эта книга – в жанре «Ромео и Джульетты», эта совсем как «Золушка», а вон та – знаменитый наш роман в стихах, энциклопедия русской жизни.

Считается, что все истории в мировой литературе сводятся к 12 сюжетам и 36 драматическим ситуациям. С этим можно поспорить. Но это – в какой-нибудь другой раз. А сегодня откроем три новые книги. Хотя сюжеты у них весьма знакомые: «Блудный сын», «Евгений Онегин», «Денискины рассказы».

Брайан Рирдон. Найти Джейка. Аркадия, 2018.

Это трудно, совершенно невозможно даже представить себе: однажды утром одному отцу приходит смс: «В старших классах произошла перестрелка. Просим всех родителей по возможности собраться в церкви Михаила, которая находится напротив Пятого шоссе».

И мы бросаемся бежать.

Мы бежим долго, очень долго. И вот мы, наконец, в церкви. Здесь все родители нашей школы – знакомые, незнакомые, но все одинаково потерянные. Вы ничего не понимаете. Вы ждете.

И вот начинается движение. Сначала постепенно выходят родители тех, кто остался жив.

Потом – те, чьи дети сегодня погибли.

И вот ты остаешься один.

Совершенно один. Ты не знаешь, что с твоим ребенком.

Но мы-то, мы-то давно все поняли. И, пока растерянный отец не может ничего понять, мы почти кричим: «Да пойми же ты! Ведь все очевидно!»

А он понимает, но не верит. И начинает искать своего сына – ведь его так и не нашли.

И все это время он – отец убийцы. Человек, который воспитал монстра. Тот, кого будут ненавидеть и проклинать до конца его дней.

Теперь навсегда вычеркнут из нормальной жизни. Но это его не очень волнует – по крайней мере, до тех пор, пока не отыщется Джейк.

А мы все кричим ему: «Да что же ты никак не врубишься?!»

Мы проживаем с Саймоном Конолли и его сыном Джейком двадцать с чем-то дней после трагедии – и 17 лет до нее. И все это время нам кажется, что мы понимаем больше, чем они. Но, может быть, прав именно отец в своей безусловной вере в доброго, милосердного, хорошего сына?

Ком в горле и безумная гонка к неочевидной развязке. Неприятие происходящего и жадность к словам, которые бросаются на читающего, как одушевленная ярость. И – спасительная развязка, в которой уже ничего не изменить, не поправить.

Эта книга – наше время, каким оно нам представляется, с его высокими достижениями в сфере гуманизма и чудовищными изобретениями в области уничтожения людей. Мы не можем предсказать, что с нами будет завтра. Поэтому история Джейка (или, скорее, Саймона) абсолютно достоверна.

Во что же нам все-таки верить: в очевидные факты или в отцовскую любовь?

Цитата:

И тут Рейчел тоже не выдерживает:

– Ты мне нужен, Саймон. Приезжай сюда как можно скорее!

– Но я же не могу отсюда уйти, я жду Джейка. Я звонил ему. Он ответил… или кто-то ответил по его мобильнику. Я…

Я поднимаю глаза. В дверях, пристально глядя на меня, стоит офицер полиции. Я отворачиваюсь, надеясь, что он исчезнет, как только я перестану обращать на него внимание. Что эта церковь, эти скамьи пропадут, растают, как дурной сон. Потому что это происходит не на самом деле. И не со мной.

– Мистер Конолли?

– Что там такое творится? – это снова Рейчел.

– Мистер Конолли!

– Ничего, – отвечаю я жене. – Все нормально.

– Как это? В чем дело? Саймон!

– Все нормально, – как попка, снова повторяю я.

Теперь офицер стоит прямо передо мной.

– Прошу вас следовать за мной, сэр.

Клементина Бове. Ужель та самая Татьяна? Самокат, 2019.

Онегин вернулся. Теперь он другой – спорт, тусовки, работа в офисе. И где-то между станциями метро он встречает ее, Татьяну. Десять лет назад он завис на даче у своего друга Ленского. А по соседству жили Ларины. Ну и понеслась: она любит его, он мог бы этим воспользоваться, но почему-то тормозит, а тут еще Ленский со своей Ольгой, Ольга клеится к Онегину, Ленский бесится, Онегин собирается уезжать… Нормальный такой бытовой сюжетик.

А потом Ленский погибает. Как сейчас скажут, «при невыясненных обстоятельствах».

И жизнь героев делится на «до» и «после», хотя они не подают вида.

Проходит 10 лет – и вот эта встреча в метро.

Первые 40 страниц ты думаешь: «Кто все эти люди? Куда я попал?» – и испытываешь досаду на неугомонных переписывателей и осовременивателей классики – «Что, своих сюжетов, что ли, нет?»

Потом втягиваешься и забываешь, что это «Онегин».

А потом вдруг выныриваешь: да, это он, точно он, он и не может быть никаким другим! И расслабляешься, и позволяешь уже вертеть собой, хотя раньше мог позволить это одному Пушкину. И знаешь финал, и радуешься финалу.

Лично мой экземпляр книги уже пошел в народ – пятнадцатилетние девочки влюбляются и пишут письма любимым не меньше и не хуже (хотя и не по-французски), чем их пра-пра-пра… да что это я, какие пра-пра? – Татьяна же вот она, совсем рядом, я ее вижу сейчас.

Что касается текста, да, он неровен, весьма неровен. Но блеснет тут или там обрывок цитаты, филологическая шутка – и это работает, ведь в такой момент ты – единственная нить, связывающая «Евгения Онегина», роман в стихах, с его крайними (но не последними) читателями.

Цитата:

Притом Евгений в эти послеполуденные часы,

Болтая с Татьяной, отнюдь себя несчастным

не чувствует.

Для Татьяны же это вроде фитнеса серьезного уровня:

Его приходы ее опустошают,

как тренировки.

Зато укрепляют мускулы сердечные и подвздошные.

Каждое утро думает о Евгении,

Но с олимпийским сердцебиением:

Словно составляя пазл из маленьких кусочков:

Вспоминая его запястья, ноги, колени.

Пазл «Евгений».

От каждой части пазла – сладко и больно немножко, и остро, как после перца; как будто пальчики-крошки легко ущипнули за сердце.

Юрий Никитинский. Вовка, который оседлал бомбу. КомпасГид, 2018.

Самое простое – причислить эту книгу к очередным «Денискиным рассказам» и с удовольствием прочитать небольшую по формату книжку. Посмеяться, развлечься, заодно вспомнить, какие замечательные истории случались в вашем детстве – лучшем из детств.

И это обязательно было бы так, если бы не одно обстоятельство. Оно изменит все – для взрослого, и не изменит ничего – для ребенка. Потому что приключения двух закадычных друзей Вовки и Влади – самое главное в этой книжке, а все остальное не имеет к ним никакого отношения. Ну, или почти никакого.

Они дети, а для детей важен момент настоящего. У тебя есть верный и единственный на всю жизнь друг – это счастье. У тебя есть мама и папа. А у Вовки в ведре живут рыбки. Почему не в аквариуме? Это целая история.

Вовка и Владя вместе гоняют на великах, вместе прыгают через кастрик на пустыре, жарят курицу, подозревают, что к ним в организм вторглись африканские черви, смотрят на звезды и ходят в зоомагазин смотреть на попугаев и рыбок.

С зоомагазина-то все и начнется…

Веселая грустная книжка – одна из тех, которые делают наше сердце больше, добрее и умнее. Не для дошкольников. Для тех, кто читает самостоятельно. Для тех, кто помнит себя ребенком. Для всех, кто понимает, что слезы, пролитые над книжкой, – это бесценное переживание, артефакт взросления.

Замечательные мальчишечьи истории. Жалко только, что у них не может быть продолжения.

Цитата:

По домам мы разошлись без ресниц, бровей и с опаленными чубами. Мама на меня накричала, а папа пошел к Вовкиному папе выяснять, кто из нас больше виноват. Одновременно Вовкин папа шел к моему, чтобы выяснить то же самое. Ни встретились на лестничном пролете. Долго что-то обсуждали, а потом вышли на улицу в ларек. Полночи они сидели во дворе, вспоминали каждый свое детство и долго смеялись. Соседи даже вызвали милицию, потому что наши папы мешали всем спать.

Если кто-то думает, что нас тогда пронесло, то он сильно ошибается: Вовку три дня не выпускали за хлебом вообще, а меня – только за хлебом и кефиром.