Молодо-зелено. Выпуск №58

На днях моему почти двенадцатилетнему ребенку отказались выдать в библиотеке Жвалевского-Пастернак. Почему? Потом что до двенадцатилетия осталось три недели. Потерпите 21 день, тогда пожалуйста – и Жвалевский, и Пастернак будут рады вас видеть. А пока читайте детскую литературу. Или, на крайний случай, пусть родители берут эти книги на свое имя.

Возрастная маркировка никогда не носила обязательный характер. Только рекомендательный. Однако – вот, ни книжные магазины, ни библиотеки не имеют права дать вам в руки книгу, до которой вы в прямом смысле не доросли.

Какие же маркировки существуют для детей? Кроме расставленных, как шлагбаумы, «ноль плюс», «шесть плюс», а также двенадцать, шестнадцать и восемнадцать, продолжает существовать старая система деления на дошкольный возраст, младший, средний и старший школьный.

Самое сложное в этом – поставить в нужную графу книги для подростков. Традиционно их относят к среднему школьному возрасту. То есть, с 11 до 13. Или 12+. Что несколько ломает эту логику.

Чем старше ребенок, тем сложнее применять к нему логику возрастной маркировки. Американская система предлагает называть литературу от 17 до 21 young adult, молодые взрослые. При этом книги для тех, кому больше 18 и меньше 26 – это уже new adult, новенькие во взрослой жизни.

Однако эта система оказывается более логичной и эффективной, чем дробление на школьные отрезки. Прежде всего, потому что она не забывает о самых старших, но еще не вполне взрослых. В первую очередь, о young adult. О тех, кто хочет читать книги без ограничений, кому интересен круг проблем своего возраста, кто в силу пережитого опыта не воспринимает отсылки к прошлому, которыми пересыпана отечественная литература.

Да, теоретически иностранный термин можно заменить отечественным. Назвать это явление молодежной литературой. Но – ради эксперимента – произнесите это словосочетание вслух, и перед вами возникнут силуэты комсомольских строек, «Коллеги» и портрет Хемингуэя в интерьере. То есть, суровая книжная палеонтология. Сможет ли она быть актуальной сегодня, вот, прямо сегодня, сейчас, в сию секунду?

Воспользуюсь повисшей паузой, чтобы сказать, что YA не нужно переводить на русский. Во-первых, это не наше изобретение и нечего его присваивать. А во-вторых, с нашей способностью к возрастным маркировкам, лучше оставить все как есть.

Есть у нас выражение «молодо-зелено». Пусть оно и станет условным переводом young adult.

Маркировать не надо. Надо читать. Надо издавать. Надо интересоваться – к какому бы поколению вы ни принадлежали. Психологический отрыв, чувство свободы и столь же острое чувство ее ограниченности, ощущение открытого мира и финал – как бездна, как портал в будущее, которого много. И, конечно, любовь – иногда до гроба, иногда до хеппи-энда.

В последнее время YA все активнее издается в России. Это и ставшие классикой «Бойцовские рыбки», известные нам по фильму с Микки Рурком, и десятки романов в жанре фэнтези, и слезное чтиво для тургеневских (вариант: джейностиновских) девушек.

Почитаем?

Кристель Дабо. Сквозь зеркала. Часть 3. Память Вавилона. КомпасГид, 2018.

Эта книга не совсем YA. Хотя по настроению во многом совпадает с ним.

После страшных событий на Полюсе Офелию вновь увозят на родную Аниму. Однако теперь возвращение к привычной жизни, о котором она так мечтала на Полюсе, не кажется ей таким уж привлекательным. Ее мучает загадка древнего мира, когда мир был расколот на отдельные ковчеги. Кто виноват в этом? И что ждет мир в будущем, если он находится в руках безжалостного и непредсказуемого существа?

Но и эти загадки отходят на второй план перед главным вопросом: где Торн? Чтобы найти его, Офелия отправляется на Вавилон, ковчег Елены и Поллукса, властителей чувств. Возможно, здесь, в Мемориале, хранилище памяти, ей удастся найти ответы хотя бы на часть вопросов.

На долгое время ей придется забыть, кто она такая. Она поменяет внешность. Сменит имя на Евлалию. Из лучшей чтицы Анимы превратится в бесправную студентку. И все это ради любви к человеку, в котором она ничего не понимает. И даже не уверена, что он здесь, на Вавилоне.

Когда части тетралогии разделяют месяцы ожидания, поначалу действие кажется медленным. Но постепенно оно закручивает в водоворот событий, втягивает в действие, заставляет испытывать и предугадывать то, что переживает Офелия. Мы злимся, чувствуем себя униженными, сходим с ума от ожидания, надеемся, любим…

И – простите за спойлер – любовь все-таки приходит. Как всегда, в неудачное время и в неудачном месте. И безо всякой уверенности в том, что все будет хорошо.

Книга, которая была рождена для того, чтобы стать событием. Даже если вы не считаете себя поклонником фэнтези.

Цитата:

– Но я…

– Молчи, – промурлыкала Медиана, – снова прижав палец к губам Офелии. – Молчи и слушай меня, signorina. На Вавилоне строго карается любая жестокость, даже в самой невинной форме. Но, поверь мне, здесь существует много безнаказанных способов мучить людей. Так что послушай моего совета: возвращайся домой, забудь о виртуозах и забудь о Мемориале. Это моя судьба, а не твоя.

Офелию поразили не столько эти слова, сколько тон Медианы: в нем звучало искреннее, глубокое сожаление. Сквозь единственное стекло очков она смотрела вслед девушке, спускавшейся по лестнице своеобразной – спортивной и вместе с тем грациозной – походкой. «Я был лакеем Беренильды, игрушкой Фарука и добычей барона Мельхиора, – снова подумала Офелия, пытаясь вставить стекло в оправу очков, – так неужели меня отпугнут пустые угрозы?»

Евгений Рудашевский. Бессонница. КомпасГид, 2018.

Из России с любовью. Из Москвы в Чикаго. Из школы – в университет с христианскими традициями и большой часовней в кампусе. Из детства – к студенческой жизни, Маккьюэну и Керуаку и к девушке, «о которой вспоминаешь в конце пути и понимаешь, что однажды был счастлив».

И все было бы так гладко, как задумали его родители: учебники по международной политике, профориентация и ровная дорога к карьере юриста, – если бы в один из дней на столе перед ним ни появился сверток из черной масляной тряпки.

Дневник Дэна описывает события, которые произошли с ним в Чикаго с 9 сентября по 4 декабря.

Три месяца. Три месяца на то, чтобы точно понять, чего хочешь в жизни и перестать быть сторонним наблюдателем своей жизни. На то, чтобы стать совершенно уверенным: я все делаю правильно. И для того, чтобы узнать, в чем заключается истинная свобода.

А теперь – вперед, в свое собственное будущее. «Ты увидишь машины, многолюдные города, бесплодные ложа, обманные писания, людей, обольщаемых ложной надеждой и мучимых истинной скорбью, поклоняющихся творенью своих рук, но отрезанных от матери своей, Земли, и отца своего, Неба». Только теперь это будет твоя жизнь и твое дыхание, а не растянутая по горизонтали строчка из Льюиса.

Цитата:

– И ты такой же? – спросила Эшли.

– В смысле?

– Ну… Тоже горишь, как римская свеча?

– Что?! – я хохотнул.

Потом, посерьезнев, ответил:

– Нет. На самом деле, я боюсь таких людей.

– Боишься?

– Да. Всех этих людей, горящих, как римские свечи. У которых баки всегда полны, а газ от малейшего прикосновения вжимается в пол.

– Почему?

– Почему боюсь? Ну… Не знаю. Наверное, потому что сам не такой. Мог бы и хотел бы, но не такой. Может, у меня газ тоже вжимается в пол, только вот двигатель барахлит.

Эшли рассмешило мое сравнение.

Мы еще поговорили о Керуаке, а потом дверь открылась.

Катарина Киери. Совсем не Аполлон. КомпасГид, 2018.

Не пора ли влюбиться? Может быть, и пора, даже очень пора, но не в кого особо. И тут входит Он. Совершенно обыкновенный, но во всем необычный и ни на кого похожий. Не Аполлон. Не Сократ. Разве что немного Эвклид – ведь он будет преподавать в нашей школе математику. И она, Лаура, тут же в него влюбляется.

Дальше, кажется, все предсказуемо – многие из нас влюблялись в своих школьных учителей или институтских преподавателей. Но немногим (и это хорошо) ответили взаимностью.

В семье Лауры мало прикосновений, поцелуев, слов о любви. «Когда у меня будут дети, я буду все время говорить, что люблю их». В семье Лауры мало книг. И вообще всего мало – так ей кажется. Хочется раздвинуть рамки, выскочить за пределы скучных стен, раскрыть объятия… В общем, пора бы ей влюбиться.

Она сидит в кафе. И тут входит он. Не Аполлон. Андерс. Андерс Страндберг.

А потом он предлагает ей напечатать статью в газете. Не в школьной, а в той, которую читают все.

А потом он кладет ей руку на плечо.

А потом… А потом начинается та стадия влюбленности, когда любая фраза, им сказанная, кажется очевидным подтверждением его любви, а предложение подвезти до дома – первым свиданием. И жизнь как будто раздваивается, делится на реальную, в которой есть дружба, семья, обычный парень по имени Стефан, и вторую, вымышленную, намечтанную, в которой есть только он один, Андерс Страндберг.

Почему настоящей кажется вторая?

Такую книгу нужно прочитать вовремя. Нет, она ни от чего не убережет. Ничему не научит. Не предупредит. Но она поможет сформулировать отношение к себе самой. И понимание, что, теплое мурлыкающее ощущение в сердце никогда не приходит одно. И оно не закроет от тебя событий, которые происходят и продолжат происходить вокруг.

Милая книжка, полная надежды и ощущения, что вот сейчас должно случиться что-то необыкновенное – должна случиться ты.

Интересно, будет ли любовь Лауры взаимной?

Цитата:

Вопрос вертелся на языке не меньше получаса, свербил во всем теле, от макушки до пяток, а я старалась собраться с духом и спросить самым непринужденным тоном, как будто мне только что в голову пришло, случайно подумалось, пока я листала журнал.

Раз, два, три…

— Кто самый старший из парней, в которых ты влюблялась?

Лена немедленно подняла голову от журнала:

— Чего?

Самое ничтожное из всех жалких слов, которые можно услышать в ответ на самый вымученный из вопросов. Глубокий вдох, взгляд прямо в глаза:

— Кто самый старший из парней, в которых ты влюблялась?

— А что? Почему ты спрашиваешь?

Набираешься храбрости целую вечность, а теряешь в одно мгновение. Как я в ту секунду.

— Ну, я просто подумала…

Лена пристально посмотрела на меня:

— Ты на кого-то глаз положила?

Мы вдруг поменялись ролями — теперь вопросы задавала Лена.

— Не то чтобы…