Книга, любовь моя. Выпуск №115

А все-таки я успела увидеть в своей жизни настоящих библиофилов. Имена некоторых широко известны.

О двоих не самых знаменитых я узнала, когда поступила в Литературный институт. Так совпало, что и в том, и в другом случае весть об их страстной любви к книгам была вообще первым, что я о них у знала.

У нас было несколько педагогов по литературному мастерству. Среди них – советский поэт Цыбин. Студенты считали его «поэтом на пенсии», пережитком предыдущей эпохи, коих немало оставалось еще в Литинституте. По коридорам ходили поклонники Бродского, Введенского, Кушнера. Кого из них мог покорить крестьянский поэт, автор сборников с такими названиями: «Родительница степь», «Изба», «Закрома лета»? Но первое, что я о нем услышала, было: «Он покупает все книги стихов. У него самая большая поэтическая библиотека в Москве!» - и всё. Крестьянский поэт, воспевающий лапти и колоски, в мановение ока превратился в утонченного интеллигента, знатока поэзии – почти принца.

Один из первых ярких первого же курса стал профессор Джимбинов. Ироничный, точный в оценках, знающий зарубежную литературу на уровне игры в бисер (хотя ему бы не понравилось это сравнение). Необыкновенный эрудит. Прочитав работу нашего однокурсника Володи Угрюмова из Новокузнецка, он сказал: «Вот с этим человеком я хотел бы побеседовать лично». И, увидев по нашим лицам, что это заявление заставило нас опасаться за судьбу однокурсника, успокаивающе добавил: «Мне интересен человек такой культуры мышления».

Станислав Бемович Джимбинов оставался для меня книгой за семью печатями. Тайной. Вещью в себе. Близким другом закрытой ото всех Надежды Мандельштам, что делало его еще более – ну, не великим, но – непостижимым, причастным к кругу нездешней культуры мышления.

И снова легкий шепоток: «Он покупает все книги, какие только выходят. У него уже и складывать их некуда. Да и читать не успевает. Просто покупает и хранит, где придется. Сто пятьдесят тысяч томов уже собрал, но ничего с собой поделать не может». И вот эта, выбитая из логики, черта сделала его невероятный облик более живым, более человеческим. Она как будто говорила: «Все достижимо. Все прекрасное – это результат труда и любви к жизни. Даже культура мышления».

Ни Цыбина, ни Джимбинова уже нет на этом свете.

О Володе Угрюмове я через год после окончания института слышала, что он работает охранником в магазине в Новокузнецке. Но благословение профессора Джимбинова все-таки расставило все по своим местам. Владимир Евгеньевич Угрюмов давно уже стал известнейшим писателем Кузбасса, лауреатом многих литературных премий, признанным эрудитом.

О судьбе библиотек двух литинститутских книжников я ничего не знаю.

Мария Ботева. Сад имени Т.С. КомпасГид, 2018.

Девятнадцатилетний парень ловко взбирается по стене Рейхстага и поднимает над Берлином красное знамя, сделанное из красной занавески. А к вечеру все здание утыкано древками самодельных флажков. Но это, конечно, совсем не Знамя Победы, водруженное через несколько дней Егоровым, Кантарией и Берестом, и не тот гордый стяг, который запечатлел на своей великой фотографии Евгений Халдей.

Это была просто красная занавеска. И имя того парня не стали запоминать для истории. Хотя он был первым.

Свете двенадцать. У нее трое братьев: старший – Глеб и двое маленьких – Васька и Сашка. Имени своего двоюродного прадеда, а тем более, истории о его подвиге никто из них тоже не знал, пока однажды при переезде не отыскался странный железный ящик, а в нем – фотохроника их семьи. 

Повесть, в которой личная, семейная, «просматриваемая» история переплетается с необъятной, непостижимой, недоступной единичному зрению, историей страны. В которой имя истинного героя оказывается забытым на несколько десятилетий и чудом возвращается к людям благодаря упорству одного из его правнуков. И которая в очередной раз доказывает: лучшая память о героях – это то, как живут его потомки, наследники его славы.

Многоплановая, очень подробная повседневность, которую показывает в своей повести Мария Ботева, чрезвычайно симпатична. Вот Глеб с Васькой играют вечером в шахматы, и на Ваське, как всегда, его любимый растянутый свитер с васильками. Вот мама настолько сильно устает, что отказывается идти, и дети несут ее на одеяле с нарисованными ромашками. Вот папа проверяет удочки – начался сезон рыбалки, на которую он никак не может выбраться уже много лет. Вот Светка в свой день рождения под старой яблоней разливает братьям по кружкам молоко. И вот они всей семьей склонили головы над фотографией их далекого родственника, о котором раньше совсем ничего не знали.

Добрая и справедливая история о большой семье.

Цитата:

Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем мы добрались до машины. Честно говоря, просто удивительно, что мы вообще до нее доплелись. И тут дождь прекратился. Очень кстати, как сказал папа. Он достал из машины спички и сухое горючее. Вместе с Глебом они принесли откуда-то невысокую сухую ель, пообрубали ветки. И развели костер. Не знала, что папа так умеет. С ним не пропадешь. Так тепло нам стало!
Даже жарко. От одежды пошел пар, и от Тишки, но папа все добавлял и добавлял дров в огонь. Мама открыла багажник, и оказалось, что там у нас есть большой термос с горячим чаем и сухие, очень вкусные бутерброды. Вряд ли в ближайшее время я попробую что-нибудь вкуснее.
— И ты идешь по городу! И за тобой летят бабочки! — пел наш папа и приплясывал у костра. Вот какой он человек, очень трудно ему испортить настроение на рыбалке! 

Анна Старобинец. Зверские сказки. Зверский детектив. Художник Мария Муравски. Абрикобукс, 2020.

Начинается эта сказочная история в селе Охотки, с темного угла в курятнике, где впервые встречаются носы большого опытного волкодава и перепуганного, жалобно скулящего от тоски по маме, щенка боксера. То есть это нам, с нашим линейным человеческим зрением, кажется, что этот угол курятника и есть центр и начало всего происходящего. А сами звери, передавая повествование из одних рук, точнее, лап, в другие, показывают, что в этом мире есть не только короткие горизонтали от нас до ближайшей стены. Есть и ломаные, и строго вертикальные линии – такие, как линия Великого Дога, создавшего собак и разделившего их на охотников, охранников, водолазов, солдат и пастухов. Потом он создал слабых, которым должны служить собаки, и хищников, и врагов – хвостатых, коварных, мяукающих врагов под предводительством демона Пуси-Дона. И началось…

У каждого обитателя дома в Охотках есть своя история о великом противостоянии света и тьмы, Великого Дога и Пуси-Дона, о тех, кто защищает и спасает, и о тех, кто сбивает с пути. Все сильнее разматывается клубок истории, все дальше и дальше уходит она от двора Нины Палны, любительницы породистых собак и кошек: за ворота, в лес, в Дикую Лесостепь, Дальние Сопки и даже на небо, туда, где Большая медведица укладывает спать своего Медвежонка и рассказывает ему ласковые медвежьи сказки.

Основная ценность этой книги – ее документальность. Автором кропотливо собраны предания малоизученных зверей, которые в их среде принято рассказывать детенышам перед сном. Ведь, как бы мы ни прожили день, перед сном все становится на свои места, и чары Пуси-Дона окончательно меркнут перед добротой, преданностью, благородством Великого Пса.

Цитата:

Щенок боксёра спал, подёргивая во сне лапами и посапывая влажным сплющенным носом. Полкан вылизал его за ушами и под хвостом и улёгся рядом. Прижался к Мухтару всем телом, чтобы греть его ночью: земля промерзала, и на псарне было промозгло.
— Такие дела, сынок… — пробормотал он. — Так устроен мир… Мы Нину Палну охраняем, и кур её, и свиней, а живём тут на псарне впроголодь, на холоде, а частенько и на цепи. А эти твар-ри кошачьи… — он наморщил нос, — всегда в доме. Лежат, жиреют, жрут, ничего не делают… Она их кормит вкусненьким и вычёсывает… Где спр-раведливость, Великий Дог?
Полкан широко, с подскуливанием, зевнул и закрыл глаза.
Ему приснилось, что Великий Дог даёт ему лапу и награждает медалью за верную службу.
А щенку боксёра снилось, что он загнал Пуси-Дона на дерево, и тот не знает, как слезть.

Шибел Паундер. Вести глубин. РОСМЭН, 2020.

Печальный опыт Андерсеновской Русалочки, мечтавшей о ногах вместо хвоста, полюбившей человеческого принца и жестоко поплатившейся за это, был учтен руководством океана. Теперь каждая русалка, которой исполняется шестнадцать, имеет возможность провести небольшие каникулы на суше, специально придуманные, «чтобы юные русалочки перестали мечтать о ногах, ныть, как они хотят на берег, и распевать тоскливые песни про ноги по всей Лагуне — в общем, раздражать всех остальных этими своими глупостями».

Битти, Мими и Зельде остается всего один день до возвращения в лагуну, к хвостам и привычному окружению в виде водных позвоночных, когда они получают крабограмму от королевы русалок. На первый взгляд, в ней нет ничего странного. Но по некоторым признакам русалочки догадываются, что под ровными строчками крабограммы прячется совсем другое послание с мольбой о помощи.

Теперь им придется немного задержаться на суше – до тех пор, пока не удастся очистить Тайную Лагуну от незваных гостей и спасти своих сородичей от нависшей над ними опасности.

Для любителей (скорее, любительниц) девичьих историй о дружбе и необычных существах. Для тех, кто ценит романтику океанских глубин и красоту. Для тех, кому нравятся «переживательные» истории, в которых все заканчивается хорошо. Для мечтательной аудитории от 5 до 11.

Динамичный сюжет книги становится еще более насыщенным благодаря иллюстрациям Джейсона Коккрофта, передающим непростую жизнь на морском дне, где бурлят непредсказуемые течения и проживают самые загадочные в мире существа.

Цитата:

— Плохие русалки? — усмехнулась Зельда.
— Ой, тут ещё что-то! — воскликнула Мими.

Меня украбили. И теперь держат…

Строчка обрывалась. След от ручки сбегал к краю листа. Битти перевернула письмо. С обратной стороны ничего не было.
— Она его не закончила!
Зельда закатила глаза:
— Наверное, лень стало.