Почти забытые: «Непостежимо для ума», или новый Пушкин родился

Издательство «Вздорные книги», специализирующееся на безнадежно, казалось бы, забытых авторах, выпустило интереснейшую книгу: под одной обложкой собраны творения отца и сына Колосовских, примечательных графоманов первой русской эмиграции.

Произведения отца — нравоучительные этические трактаты на русском и болгарском языках. Колосовский-отец именует себя старцем с теми же основаниями, с какими Колосовский-сын именует себя Пушкиным. Старец даёт полезные советы (например, избегать пустых разговоров до 24-летнего возраста), предупреждает о скором явлении Антихриста и учит праведной жизни.

Всё это несколько напоминает умствования Кифы Мокиевича: «Которые судьберодовыи народножизненные тайно мiру невидимо разнородными причинами сами по себѣ въ мiрѣ переходятъ изъ рукъ въ руки, напримѣръ, одинъ бѣднѣетъ, другой богатѣетъ, подобно же этому отъ многихъ умныхъ рождаются глупые, а отъ глупыхъ умныя…»

Язык Колосовского-старшего изобилует церковнославянизмами и двукорневыми словами: «велико-погрѣшное навожденiе», «злонечестивые духи», «грѣхоомраченный мiръ», «развратное миромутство». Стиль изложения несколько путаный. Зато Колосовский, как многие доморощенные философы, уверен в своей правоте: «я здѣсь пишу не роман, а истину». Сочинения Евстафия Константиновича занимают в книге около 200 страниц. Не чужд старец и социологии, и политики: «радостная жизнь» начала разрушаться в 1888 году, с появлением земских школ с их «новонаучнымы програмамы», продолжилось это разрушение становлением мира, который погряз в «угольно димовом газе и смраде» и отлучил детей от родителей, а виновата во всём Германия. Не лишён крестьянин по происхождению Колосовский и практической жилки: он обращается к митрополиту Евлогию с просьбой «определить» свои «Книги Хорошимъ Людямъ поценѣ 10 л<евовъ> Книга» и выслать ему деньги. Нужно же было на что-то существовать в эмиграции.

Среди прочих брюзжаний, просветлений и откровений Колосовский-отец сетует: «Появилось в продаже много книг, потому что много писателей явилось без призвания, без понимания своего назначения, они просто пишут». Это высказывание нельзя отнести к сочинениям Колосовского-младшего, Виктора. Вот уж кто уверен в своём призвании поэта:

Меня Бог сотворил поэтом,

И неизмѣнюся я вовѣкъ!

Как проницательно заметил В.Ф. Марков, искавший китч и «кэмп» в русской поэзии, «определить, что такое гений ниже нуля так же трудно, как определить, что такое гений»^[1]. Пушкин, как известно, у каждого свой. Колосовский родился ровно сто лет после Пушкина (что, возможно и навело его на мысль о перевоплощении) и к 1927 году стал Пушкиным.

Тексты щедро сдобрены прямыми и неточными цитатами из Пушкина, иной раз напоминая центон:

Ѣду, ѣду, — степь глухая,

Средь невѣдомыхъ равнинъ,

Летитъ кибитка удалая,

Колокольчикъ динь, динь, динь!

Уже за этот текст автора можно полюбить. А развивая «тему поэта и поэзии», Колосовский прямо следует за Пушкиным:

Зачѣмъ? Скажу пустая шутка.

На кой-же чортъ оно,

Я не для житейского волненья

Объ этомъ вамъ сказалъ давно.

Впрочем, есть и собственный бесхитростный взгляд на проблему:

Цѣлую ночь просижу въ тиши,

Надъ вымысломъ моимъ,

И слагаю рифмы —

Шрифтомъ золотымъ!

Колосовский активно использует романтические штампы, прошедшие через горнило Надсона:

Ни звона колокола не услышишь,

Ни златыя купола не блестятъ,

И будто въ свѣтѣ измѣною дышатъ

Одни лучи солнца — правильно горятъ.

Или:

Сердце юное мельчало,

Дни веселые въ жизни

Что то отобрало…

Кроме Пушкина и Надсона, в поэзии Колосовского, несомненно, отразились черты некрасовской школы. Колосящиеся (иногда серебрящиеся) нивы, некошеные травы и лужайки, сено в копнах, звуки топора, прялки и веретена встречаются в его текстах. Что-то никитинско-трефолевское слышится в строках:

Божья это воля,

Экая погода!

Старика застала

Въ пути непогода…

Пустая философия, свойственная отцу, в стихах сына звучит исключительно своеобразно, но заставляет вспомнить Козьму Пруткова:

И такъ неодинъ здѣсь ушелъ вѣкъ,

То вдругъ холодная зима,

То вдругъ приходитъ тепло лѣто,

Что-же значитъ это? —

Непостежимо для ума!

Свободно входят в его поэзию украинизмы: «кохал», «роки» («Ты вспомнил роки былыя»^[2]).

Произведения Колосовского производят закономерно странное впечатление. Это что-то поистине чудовищное в плане версификации: погрешности против русской просодии, стихотворного размера, произвольная рифмовка и строфика.

Техника заурядной графомании известна: будто в память компьютерной программы загружены поэтические клише, а затем их обрывки выданы в случайном порядке. Лексическая несочетаемость подчас создаёт новые образы, не уступающие в свежести восприятия истинным поэтическим находкам:

И дышишь такъ безотрадно,

Угрюмо и пышно сидишь…

В сочетании с неумелой версификацией эффект напоминает Хлебникова. Но Хлебников свободен настоящей поэтической свободой, а Колосовский зажат в своём «расстройстве идейной системы», по словам Ходасевича («О горгуловщине»).

Если Хлебников зачастую пишет так, словно никакой поэтической традиции не существует, то для Колосовского существует одна она. Правда, существует она в виде «священной каши», о которой говорил Ходасевич, в виде питательного бульона для небезнадежно больных. Видимо, автор не так уж и неправ в своём утверждении о том, что в него вселился дух Пушкина. Колосовский — это самопорождающая, генеративная поэзия.

Плохие стихи начиная с поэзии Игната Лебядкина часто становились объектом внимания филологов. Для исследователя, по М. Л. Гаспарову, нет вкусового критерия деления стихов на хорошие и плохие: это условное восприятие читателя. Впрочем, Гаспаров замечает, что стихотворение может казаться «хорошим», если оно включено в литературно-исторический контекст и содержит реминисценции из предыдущей поэзии. По этому признаку тексты Колосовского-Пушкина отменно хороши:

Слыхали-ль Вы?

Мечтали-ль Вы?

Все спали вы?

И такъ неслись увы.

Чем не Дмитрий Александрович Пригов?

Поэзия Виктора Колосовского-Пушкина — плохо переваренный опыт русской поэзии XIX века, хороший пример того, как поэзия действует на неподготовленные умы.

На мой взгляд, Колосовскому более удаются (если здесь уместно это слово) лирические тексты, чем эпические сочинения. «История мiра въ стихахъ» явно только начата и скомкана (действие заканчивается кратким описанием Всемирного потопа и невнятным указанием на Нагорную проповедь); поэма «Русский эмигрант (Илья Потнев)» почти бессюжетна и неинтересна.

В поэме «Предупреждение о мiровой катастрофе» (1934), давшей название сборнику, и подписанной «Виктор Пушкин», несколько раз говорится, что Пушкин «снова на землѣ». Собственно, от лица Пушкина поэма и написана. Реинкарнировавший гений пугает современников и советует им:

Ждите вы тогда кометы,

Съ небесъ сильнаго огня,

Я призываю Вас, поэты:

Объединитеся, во кругъ меня…

Поэзия не шутит, утверждает новый Пушкин, противопоставляя творцов глупцам. Кто творец, а кто глупец, должно быть очевидно. Колосовский — не просто колос на пышной ниве словесности, но поистине колосс в державе постпушкинской поэзии.

Поэзия Виктора Колосовского и статьи Евстафия Колосовского — богатый материал для исследователей поэтического языка и философской мысли русской эмиграции. Тексты Колосовских публикуются с сохранением орфографии первых изданий (исправлены лишь очевидные ошибки набора), что очень ценно для филолога. В приложениях приведены документы, касающиеся судьбы семьи Колосовских, а также фрагменты воспоминаний и статей, посвященных персоне Виктора Колосовского-Пушкина, среди которых поистине научным взглядом на проблему выделяется статья М. Д. Филина.

Книга дополнена интересными фотографическими материалами. Наличествуют вступительные заметки и примечания, объём которых невелик, но содержателен. Спасибо редакторам издательства Тимуру Селиванову и Анне Слащёвой!

В. В. Сперантов

Примеры произведений Виктора Колосовского (с сохранением орфографии и пунктуации оригинала):

«Моя лирика о Пушкинѣ», строфа X

И такъ, я вамъ говорю объ этомъ;

Я истинный есть человѣкъ!
Меня Богъ сотворилъ поэтомъ,
И неизмѣнюся я вовѣкъ.
И такъ съ Богомъ начнемъ дѣло,

Мои милые друзья.
Говоритъ правду надо смѣло,
Вѣдь безъ правды жить нельзя!
Какаяжъ жизнь тамъ можетъ быть,
Гдѣ несоблюдается законъ,
Который евангеліе есть онъ.
Тамъ конечно грустно жить,
И очень тяжко для людей,
Вы повѣрьте мнѣ, ей-ей!

А. П.

Тебѣ герою боевому,
Тебѣ похвальному пѣвцу,
Я мыслью полной воспѣваю,
Тебѣ я славу шлю.

Мой милый другъ!
Вѣдь я тебя не знаю
Въ твое румяное лицо,
Твоей волнующей крови.

Въ свѣтѣ я тебя не видѣлъ,
Вѣдь нынѣ я нарекся
И мечты твои позналъ,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Родился я не много позже,
Ровно вѣкъ одинъ прошелъ,
Какъ взамѣнъ стараго героя
Снова я сюда пришелъ.

Отрывок из трактата Евстафия Колосовского «Новая книга съ высокоцѣннымъ путеводительствомъ во всѣхъ отрасляхъ законной народной жизни на русскомъ языкѣ» (также с сохранением авторской орфографии и пунктуации):

Да поможетъ намъ Господь Богъ несчастнымъ страдальцамъ въ этомъ 1930 году возвратиться изъ чужбины на свою родину Россію. Зная это весь міръ и твердо же вѣря сему что жизнь міра всего, есть вѣрная и полезная и благополучная путемъ святой истины, жизни правды; вѣраю истинному Богу и Царю и церковному законодательству, которое же считая и здравоумно понимая основы Богоданнаго законодательства, законной, народной земной жизни, путь жизни земной данная міру Богомъ и предупреждено міру своевременно Божьимъ завѣщаніемъ о появленіи въ мірѣ въ послѣдніе времена; лже-Христа и лже-пророка подъ именемъ моимъ будутъ прельщать, и многихъ прельстятъ, то смотрите не вѣрьте. Ибо я есть одинъ Богъ на небесахъ и я на передъ сказалъ вамъ абъ этомъ и это въ мірѣ нынѣ проявляется гласностью еврейскаго народа и русского, считая слугъ антихриста угождающихъ своему звѣриному образу происходящихъ сектантскимъ строемъ съ библейско іудейскаго начинания, каторымъ расчленялъ міръ на союзныя партіи въ разсыпное партійное, злобновраждебное другъ противъ друга для удобнаго и скораго кровно-братоубійственнаго свода и краснаго Дракона призывали къ дракону лукавымъ зовомъ: „товарищи этотъ зовъ когда то пьяныхъ ночью этимъ зовомъ водили лукавыи по болоте именовали товарищъ“, а теперь днемъ въ Россіи этимъ зовомъ зовели людей въ радѣ рая, а тогда уже расчленили драконо-враждебными именами для удобства краснаго дракона поименовали: то кадеты, то буржуа, то кулаки, то середняки, то бѣдняки и главари этой грабежно-разбойничій работы въ виду всего міра истребляютъ всѣхъ хорошихъ умныхъ людей сводомъ злобы и расчлененіемъ пожираютъ своими жрецами міра т. е. низамы беднота безумнимы, безбожниками, слугами Антихриста которые запутались своимъ послушаніемъ въ свѣти злыхъ ничистивихъ духовъ. И уже невольно служатъ имъ.

^[1] Статья В.Ф. Маркова «О русском “чучеле совы”»

^[2] Кстати, автор часто пишет прилагательные мужского рода в р. п. с окончанием -ыя (склоняя их в женском роде), что неожиданно привносит в его поэзию напевно-цыганские нотки.