«Главные книги русской литературы» – зачем нам ещё одно издание классики?

Этим летом в издательстве «Альпина.Проза» совместно с проектом «Полка» выходят первые десять томов новой серии книг – «Главные книги русской литературы».

На  первой презентации серии, которая состоялась в Архангельске в рамках фестиваля «Белый июнь» бдительные посетители сразу же задали «главные» вопросы:

– А зачем нам ещё одно издание классики?

И, пожалуй, даже более важный:

– А судьи кто?

В смысле, кто это решил, какие книги «главные»?

Рассказываем.

Начнём со второго вопроса, кто решал и какие книги выбирал?

Всё началось с проекта «Полка» – собрания статей экспертов: филологов, журналистов, лингвистов, преподавателей. Если почитать информацию об экспертах на сайте, сразу видны хорошо знакомые гильдии словесников фамилии и лица, а иногда не просто знакомые, а можно сказать родные. Эксперты составили списки самых важных книг в истории русской литературы – тех, что повлияли на литературный процесс в момент издания и после, вошли в культурный код и из которых мы все вылупились и продолжаем расти. 

В течение нескольких лет специалисты отвечали на вопросы по текстам классики. После появились сборники статей с «Полки» – «Альпина Нон-фикшн» собрали их в увесистые тома.

И вот теперь – новый формат, книга классики + предисловие к ней от эксперта проекта «Полка», а ещё иллюстрации (и красивая тканевая обложка).

Что там в предисловиях? Краткая, но точная, проверенная и интересная и для взрослого, и для ребёнка информация – почему, как, зачем. Почему Обломов лежит на диване, на что он живёт? Зачем Чичиков покупает души? А как современники читали Тургенева? А Гоголь был популярен?

Безусловно, многие вопросы для членов гильдии покажутся простыми, но, во-первых, есть и «задачки со звёздочками», во-вторых, невозможно держать в голове всё, и прекрасно, когда информация собрана в одном месте, а в-третьих – то, что кажется очевидным профессионалу, может быть открытием для учеников и их родителей.

«У нас дома уже есть вся программа в собраниях сочинений, зря дедушка в очереди стоял что ли!» – дедушкам, бабушкам и родителям бесконечная благодарность и любовь, но не все подростки, да и взрослые, сладят сегодня со старыми изданиями: не всегда комфортный шрифт, уставшая от времени бумага. И не будем чрезмерно строги – не всегда есть возможность прочесть или перечитать книгу целиком, и уж точно комментарии литературоведов и частичное чтение будут лучше кратких содержаний на сомнительных сайтах.

А ещё, при всём уважении к подросткам, кажется, что такая серия – красиво оформленная, эстетически приятная и аккуратная, но не запредельно-дорогая, была практически необходима уставшим от скорости жизни взрослым. «Опять заживём, как было, по-старому. Утром в восьмом часу обед, вечером – ужинать садиться…» Когда-то настанет то время, и мы сядем спокойно на качелях в саду, и вокруг будут летать шмели и бабочки, а мы будем читать пьесы Чехова или «Дворянское гнездо» и сопереживать страдальцам. Может принудительно заявить себе и миру, что это время –  сейчас, и не откладывать на год?

Но «главные книги» – это не только Тургенев и Гоголь. В серии есть и двадцатый век: и «Мы» Замятина, и Розанов, и Булгаков. Можно мечтать, как с любовью выбранная и подаренная книга серии станет зерном новой домашней библиотеки для молодых взрослых, – сегодня одна книга, завтра вторая, и так, шаг за шагом.

Первая партия книг уже доступна в предзаказе, к осени ждём вторую. И заживём, дядя Ваня, и отдохнём.

Цитата из предисловия к книге «Мёртвые души», автор – эксперт «Полки» Варвара Бабицкая:

Как книга была опубликована?

Не без цензурных проволочек. Вообще, отношения Гоголя с цензурой были довольно двусмысленными — так, «Ревизора» допустил к постановке лично Николай I, на которого Гоголь и впоследствии рассчитывал в разных смыслах, даже просил (и получил) материальное вспомоществование на правах первого русского писателя. Тем не менее о «Мертвых душах» пришлось похлопотать:

«Никогда, может быть, не употребил Гоголь в дело такого количества житейской опытности, сердцеведения, заискивающей ласки и притворного гнева, как в 1842 году, когда приступил к печатанию “Мертвых душ”»,

— вспоминал позднее критик Павел Анненков.

На заседании московского цензурного комитета 12 декабря 1841 года «Мертвые души» были поручены заботам цензора Ивана Снегирёва, который сперва нашел произведение «совершенно благонамеренным», но затем почему-то побоялся пропустить книгу в печать самостоятельно и передал ее на рассмотрение коллегам.

Тут сложности вызвало прежде всего само название, означавшее, по мнению цензоров, безбожие (ведь душа человеческая бессмертна) и осуждение крепостного права (в действительности Гоголь никогда не имел в виду ни того ни другого).

Опасались также, что афера Чичикова подаст дурной пример. Столкнувшись с запретом, Гоголь забрал рукопись из московского цензурного комитета и через Белинского послал в Петербург, попросив при этом похлопотать князя Владимира Одоевского, Вяземского и своего доброго друга Александру Смирнову-Россет. Петербургский цензор Александр Никитенко отнесся к поэме восторженно, однако счел совершенно непроходной «Повесть о капитане Копейкине». Гоголь, исключительно дороживший «Повестью» и не видевший смысла печатать поэму без этого эпизода, значительно ее переделал, убрав все опасные места, и наконец получил разрешение. «Повесть о капитане Копейкине» печаталась до самой революции в отцензурированной версии; из существенных цензурных правок следует упомянуть еще название, которое Никитенко изменил на «Похождения Чичикова, или Мертвые души», сместив таким образом акцент с сатиры на плутовской роман.

Первые экземпляры «Мертвых душ» вышли из типографии 21 мая 1842 года, уже через два дня Гоголь отбыл за границу.

Как ее приняли?

С практически единодушным восторгом. У Гоголя вообще была удивительно счастливая писательская судьба: ни одного другого классика так не ласкал русский читатель. С выходом первого тома «Мертвых
душ» культ Гоголя окончательно утвердился в русском обществе, от Николая I до рядовых читателей и литераторов всех лагерей.

Молодой Достоевский знал «Мертвые души» наизусть. В «Дневнике писателя» он рассказывает, как «пошел… к одному из прежних товарищей; мы всю ночь проговорили с ним о “Мертвых душах” и читали их, в который раз не помню. Тогда это бывало между молодежью; сойдутся двое или трое: “А не почитать ли нам, господа, Гоголя!” — садятся и читают, и пожалуй, всю ночь». В моду вошли гоголевские словечки, молодежь стриглась «под Гоголя» и копировала его жилетки. Музыкальный критик, искусствовед Владимир Стасов вспоминал, что появление «Мертвых душ» стало событием необычайной важности для учащейся молодежи, толпой читавшей поэму вслух, чтобы не спорить об очереди: «…Мы в продолжение нескольких дней читали и перечитывали это великое, неслыханно оригинальное, несравненное, национальное и гениальное создание. Мы были все точно опьянелые от восторга и изумления.

Сотни и тысячи гоголевских фраз и выражений тотчас же были всем известны наизусть и пошли в общее употребление». Впрочем, по поводу гоголевских словечек и фраз мнения разнились. Бывший издатель «Московского телеграфа» Николай Полевой был оскорблен выражениями и реалиями, которые сейчас выглядят совершенно невинно: «На каждой странице книги раздаются перед вами: подлец, мошенник, бестия… все трактирные поговорки, брани, шутки, всё, чего можете наслушаться в беседах лакеев, слуг, извозчиков»; язык Гоголя, утверждал Полевой, «можно назвать собранием ошибок против логики и грамматики…». С ним был согласен одиозный критик Фаддей Булгарин: «Ни в одном русском сочинении нет столько безвкусия, грязных картин и доказательств совершенного незнания русского языка, как в этой поэме…» Белинский возразил на это, что хотя язык Гоголя «точно неправилен, нередко грешит против грамматики», зато «у Гоголя есть нечто такое, что заставляет не замечать небрежности его языка — есть слог», и уколол чопорного читателя, который оскорбляется в печати тем, что свойственно ему в жизни, не понимая «поэмы, основанной на пафосе действительности, как она есть».

С подачи Белинского, литературного законодателя 1840-х годов, Гоголь был признан первым русским писателем — долгое время все свежее и талантливое, что произрастало после него в литературе, автоматически относилось критиками к гоголевской школе.

До появления «Мертвых душ» положение Гоголя в литературе было еще невнятно — «ни один поэт на Руси не имел такой странной судьбы, как Гоголь: в нем не смели видеть великого писателя даже люди, знавшие наизусть его творения»; теперь же он перешел из разряда комических писателей в статус несомненного классика.