На языке подлинника. Выпуск №60

А вы, когда бываете за границей, заходите в книжные лавок? Привозите книги, которых у нас нет – вот эти самые, на языке подлинника? Или не за границей, а просто в другом городе – манят ли вас витрины книжных магазинов? А у себя в городе – как часто вам не удается отбиться от себя самого, настойчиво завлекающего в какой-нибудь книжный?

А книжные ярмарки? Знакомо ли вам чувство, когда руки мелко дрожат от жадности и желания разом сгрести сразу все книги и забрать их себе?

Или взять, например, библиотеку. Как долго вы можете бродить вдоль стеллажей, выхватывая с полки то одну, то другую книжку? Уже с порога, едва зайдя, различаете ли невероятный запах старых, застоявшихся на полках, книг?

А запах новой книги – любите?

Или вот еще вопрос: смотрите ли вы передачи о книжках? Слушаете ли специальное радио? Аудиокниги, наконец?

Нет, это не анкета. Это просто мое желание очертить круг книжной культуры – очевидной, материальной ее составляющей. Ведь именно такие вещи напоминают нам, что и мы сами – часть этой культуры, что мы, а не кто-нибудь другой, в силах укрепить ее и расширить ее границы. Вот такие простые вещи: запах книги, треск новенького корешка, библиотечный формуляр, суета книжной ярмарки – и делают нас не чужими, причастными. Они – а не утопические рассуждения о звании самой читающей нации в мире и не всхлипы о том, что дети не читают. Ведь ни лозунги, ни сетования не обладают созидательной силой, это факт.

Нельзя читать без любви. Любовь к книжной культуре во всех подробностях – ключ к любому слову, подтверждение подлинности. Она всегда начинается с простых вещей. И никогда – с идеи или лозунга.

Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье, или Сквозь зеркало и что там увидела Алиса. Перевод Нины Демуровой. Иллюстрации Джона Тенниела. Лабиринт Пресс, 2019.

Мимо этой книги нельзя пройти без эмоций, просто скользнув взглядом. Во-первых, она необыкновенно хороша – и тиснение на обложке винного цвета, и зеркальце в специальном кармашке, чтобы читать слова-перевертыши, и «секретики» на каждой странице. Категорию такой книги точнее всего было бы определить, как «ух ты!»

Это прекрасный, безошибочный подарок. Но осторожно: если вы купите эту книгу кому-то в подарок, вам очень трудно будет с ней расстаться. Может быть, и вовсе невозможно. Так что знайте: эта книга – подарок лично вам.

А как иначе можно издать историю, которая выходит – и всегда выходила – за рамки обычного текста? Кэрролл создал книгу-игру, книгу-каламбур, книгу-праздник. И если праздник, который внутри, вдруг станет праздником, который можно подержать в руках?

Это совершенно точно не тот случай, когда срабатывает правило: «прочитал – отложил». К этому изданию возвращаешься снова и снова – там полистать, тут развернуть, здесь перечитать, снова полистать… На нее можно потратить не один вечер. Ее можно рассматривать и в нее можно играть всей семьей. И погружение в Зазеркалье можно начать с любого места – пусть оно само откроется там, где нужно.

Кроме оригинального текста в переводе Нины Демуровой, читатель найдет здесь исторические справки, комментарии, иллюстрации о жизни в викторианскую эпоху. Это гипертекст, который постоянно расширяется, требует все новых и новых ссылок. Мы и сами не замечаем, как становимся частью текста.

Но самое главное: именно таким и должен быть Кэрролл – писатель, чьи тексты были созданы не для того, чтобы стать академическими, классическими, застывшими в бронзе. Они живут самостоятельной жизнью, ни на минуту не останавливаясь, продолжают двигаться по непредсказуемым маршрутам, играть с читателем.

Хотя, наверное, одну пафосную фразу об этой книге все-таки придется сказать: да, эта книга родилась, чтобы стать событием.

Но все же: зачем вам еще одна «Алиса»? Во-первых, для красоты. Во-вторых, для радости. И в-третьих, вам с ней будет хорошо.

У меня всё.

Цитата:

Весьма вероятно, что Кэрролл, когда писал стихотворение о Бармаглоте, вдохновлялся легендой о лэмбтонском черве – ее любили рассказывать в окрестностях реки Уир, где жила семья писателя.

Мальчик по имени Джон Лэмбтон выловил в реке ужасного червя и бросил его в колодец. Повзрослев, Джон стал рыцарем и отправился в странствие. Тем временем червь вырос до невероятной величины и начал терроризировать всю округу – пришлось Джону по возвращении сразиться с ним и убить.

Герман Лукомников. Хорошо, что я такой. Почти детские стихи. Самокат, 2019.

Я – искатель приключений

В мире слов и их значений –

между делом (а у него все стихи написаны как бы между делом, как бы мимоходом) заметил поэт Герман Лукомников.

И был абсолютно точен в обозначении себя. Для него действительно нет ничего важнее и интереснее, чем слово. Слово-звук вытесняет слово-смысл. Для большинства слова – это единицы речи, мелкие звенья в общей цепи: ценность имеет только цепь, а отдельное звено – нет. У Лукомникова же каждое звено взвешено, измерено, прощупано, обнюхано, расцеловано. Оно – любимо.

Поэтому для него нет слов, произнесенных «между прочим», чтоб заполнить неловкую тишину – каким бы мимоходным ни казался его шаг.

Но нет и ничего, что бьет прямо в лоб.

Вот это чувство меры и такта – собственно, чувство текста, а вместе с ним и убедительная самоирония делают простейшие стихи Лукомникова такими удивительно настоящими.

Подходященьким девизом

Служит мне примитивизм

– в начале книги.

А ближе к концу:

как прекрасен

белый лист

я

теперь

минималист

В мире, где с тебя сурово спрашивают: «Кто ты?», нужно найти правильные слова, чтобы как-то объяснить себя другим, но при этом не допустить их до личного, того, что касается одного тебя. Самое главное – найти ту маску, которая скроет тебя-частного, тебя-«не_для_всех», но не будет лживой. И Лукомников владеет этим искусством в совершенстве.

Что особенного в этой книжке? В нее как попало сброшены неловкие, неуклюжие двустишия (и иже с ними). Первое впечатление – безмерный хаос. Но по мере продвижения в глубь книги, к ее ядру, хаос постепенно превращается в космос, и двустишие приобретают удивительную стройность. То есть, сначала будет смешно, потом придет раздражение, потом снова станет смешно – а потом уже не будет никаких осознаваемых ощущений, потому что наступит окончательный и сокрушительный Лукомников. И он убедит, захватит, очарует. Это со взрослыми. А детям просто будет весело.

Сборник имеет пояснение: «Почти детские стихи». Это не значит, что что-то в книге не предназначено для детских ушей. Это значит, что стихи не писались специально для детского чтения. И еще это значит, что у автора детское сердце – наблюдательное, великодушное, слегка эгоистичное и очень-очень большое.

Цитата:

Я хронический пиит,

У меня стихотворит.

Анна Рапопорт. История новогодней елки. Качели, 2018.

У каждой традиции есть свой автор. Иногда время сохраняет его имя, но чаще всего оно стирает его за ненадобностью – ведь традиция не может принадлежать одному человеку, она намного больше него, и пусть она выросла из имени, как из семечка, но все же она не есть это имя.

У каждой традиции есть своя история. И здесь, в отличие от авторства, мы можем проследить, как она развивалась, как время играло с ней: ее то запрещали, то культивировали, то ставили на пьедестал, то сбрасывали с него. Как менялась мода и символика. Как она становилась поводом для ссор и маленьких войн. Как из одной общей она превращалась – как осыпаются мелкие хвоинки – в миллионы личных историй, не похожих на другие.

Словом, все это очень интересно. Особенно, если предметом исследования становится такая прекрасная вещь, как новогодняя елка. Историю новогоднего дерева описала петербургская писательница Анна Рапопорт. И у нее, как и у всех нас, с елкой связаны свои воспоминания.

– Анна, расскажите о своем самом ярком «елочном» воспоминании.

– Когда я была маленькой, в первые январские дни мы ездили с родителями в гости к родственникам, в старую «фамильную» квартиру на Екатерининском канале, где выросли мои прадед, дед и отец. Там ставили настоящую петербургскую ёлку – огромную, почти до потолка (а дом старый, потолки под 4 метра). На ней были старинные игрушки – не могу сказать, что они «висели», потому что это были игрушки на прищепках. Много было картонных игрушек, живых свечей, фруктов, фольги. Квартира была огромная, ёлка стояла в дальней тёмной комнате, а праздничный стол – в гостиной. Я сидела под этой ёлкой, как в домике, смотрела на игрушки и о чём-то мечтала.

– Елка – искусственная или натуральная?

– У нас только живая ёлка. Так было в семье моих родителей, так и у нас. Я не представляю себе этого праздника без хвойного запаха, колючих и осыпающихся иголок. Иногда это бывает сосна, а не ёлку – зависит от настроения. Покупаем сразу же, как начинают продавать живые ели – обычно в двадцатых числах декабря. Потом она стоит в доме до середины января.

– Есть ли «елочные» традиции в вашей семье? Какие?

– У нас трое детей, и ёлка – их главное новогоднее дело. Обычно покупает и приносит в дом ёлку папа. А мы с детьми ее осторожно ставим в ванну и моем, чтобы она согрелась. Обязательно все вместе украшаем – с середины декабря устраиваем дома новогодние мастерские и делаем сами гирлянды. Еще каждый год мы идем на новогодние базары, и каждый член семьи выбирает любую елочную игрушку, какая понравится. Ставим на ёлку и те самые старинные игрушки на прищепках из моего детства, они достались мне «по наследству». А в январе, когда игрушки сняты, мы прощаемся с ёлочкой и относим в лес, он совсем рядом с домом. Дети раньше очень переживали, что их ёлку «съест» мусоровоз, поэтому мы и придумали такой ритуал – они знают, что в лесу ёлочка, даже сухая, будет нужна всем.

– Чем является для вас этот праздник – Новый год?

– Для меня это праздник обновления и надежды. Рубеж. Вечером 31 декабря мы всей семьей за праздничным столом вспоминаем прошедший год и говорим ему «спасибо» – каждый, включая детей, даже самых маленьких, говорит, чем ему запомнился ушедший год и что он возьмет с собой дальше. И мы мечтаем о следующем годе: куда хотели бы поехать, чем заняться, что изменить.

Цитата:

Дети получали елку в свое полное распоряжение: они прыгали и набрасывались на колючее дерево, срывали с него сласти и игрушки – кому-то доставался пряник, кому-о леденец, а кому-то яблоко. Дети разрушали, ломали и полностью уничтожали бывшую красавицу. Это называлось «рушить елку».

Вот так получается: елочка стояла в доме всего один день!