Ответы учителей на интервью с разработчиком ЕГЭ и проекта стандарта

На сайте «Православие и мир» 8 мая было опубликовано интервью с Сергеем Александровичем Зининым, одним из авторов проекта стандарта по литературе, разработчиком ЕГЭ и автором учебника, который, предположительно, войдёт в новый федеральный перечень.

Очень многих учителей поразила интонация неуважения учёного и методиста, заявившего: «мы не можем рассчитывать на разум учителя». С развёрнутой статьёй в ответ выступила Светлана Красовская, Гильдия словесников публикует ответы учителей С.А.Зинину.

Наталья Ванюшева, учитель Хорошей школы, г. Ижевск

Речь г. Зинина напоминает знаменитое «выступ­­­ление» Хлестакова в III действии: слова так и вылетают из уст учёного, о смысле которых он, кажется, не успевает подумать. Вершина этой мощной градации – оскорбление и учителей, и детей. По мнению г. Зинина, нельзя «полагаться на разум учителя и верить ему на слово», современный учитель не в состоянии учить «обломовых со смартфонами», которые в массе своей «не пашут». И правда, какой ум должен быть у словесника, чтобы «двигать произведения из одного класса в другой», «закладывать в сознание отечественного читателя» «великие тексты культуры», как-то умудряться «не разрушать содержательное ядро», чтобы «обломовы со смартфонами» могли «аукаться цитатами». На то есть ум чиновника, словесник, оказывается, главный виновник «образовательного хаоса». Да уж…слов нет, ибо разума нет переварить сию пламенную речь! Беспокоит и другое. Родители это интервью тоже прочитают и, будьте уверены, подхватят вынесенное и выделенное жирным. Обсуждение нерадивых учителей уже давно любимая тема родительских сообществ. А интервью г. Зинина указывает им прямой путь в поисках разумного учителя. Да здравствует подпольное образование! Пока нас дети ещё уважают - стоит уйти всем разом из системы.

Анна Чумаченко, учитель русского языка и литературы, г. Москва

Почти сто лет назад Л. Щерба в статье «Безграмотность и её причины» писал: «Чтобы дети полюбили язык, нужно, чтобы учителя заразили их своей любовью...Почему же учительство не любит и не умеет заниматься языком? Да потому, что его этому не научили. Ведь в конце концов школьная наука всегда является в той или другой мере функцией университетской науки...Государству и обществу важны не школьные методы, а степень пригодности к жизни выпускаемых школою граждан...Универсальных методов нет...» То, что писал Л. Щерба об изучении языка, в полной мере относится к изучению литературы в школе. Я согласна со Светланой Красовской в том, что «принуждение к чтению» и усиление контроля над учителями вряд ли помогут школьникам полюбить литературу. Поскольку С. А. Зинин в интервью много говорил о культурных кодах, не удержусь и процитирую ещё одного классика: «И море, и Гомер — все движется любовью. Кого же слушать мне?» Действительно, кого же слушать мне, учителю? Мандельштама и Щербу, которые говорят о любви, или Зинина и его команду, которые говорят о принуждении как об основном методе воспитания и мечтают о возвращении крепостного права (пусть это фигура речи, но какая ёмкая!) . Для меня ответ очевиден.

Алексей Лямин, учитель русского языка и литературы, г. Курск

С интересом и тревогой прочел представленное на сайте «Правмира» интервью профессора С.А. Зинина. Помимо прочего в глаза бросились два обстоятельства, о которых стоит упомянуть. Первое – это настойчивое стремление образовательного начальства свести разговор об образовании к соблюдению отчетности и контролю, что мне представляется попыткой поставить телегу впереди лошади. Склоняюсь к мысли, что школа должна на уроках литературы, и это в интересах общества, воспитывать компетентного, профессионального читателя, а не готовить человека к изощренному контролю предметного содержания (что, как выходит из интервью, в интересах именно государства!), объем и границы которого вызывают столько споров в последнее время в условиях существования Единого государственного экзамена. К сожалению, эти две идеологии непримиримы: одно исключает другое. Однако административный ресурс сейчас находится у желающих «поверять алгеброй гармонию», и они настойчиво проталкивают свое представление о должном в школьном литературном образовании, не учитывая, что это противоречит его духу и может привести к его вырождению.

Второе, на чем я хотел бы остановиться, – это утверждение о том, что «аукаться цитатами» можно только по классической литературе, по ее «вершинным» образцам. Мне же представляется, что аукаться молодые люди будут, скорее, цитатами из современной (и очень часто – зарубежной) литературы, которую школа почти обходит стороной, хотя этот литературный материал вполне достоин разговора в учебных классах. При всем величии "вершинных" произведений литературы их время уходит, как ушло время таких же произведений 17-18 веков, становясь предметом уже сугубо научной, исследовательской работы историков литературы. С этим ничего не поделаешь: это естественный ход того самого «литературного процесса», представление о котором мы пытаемся привить в курсе школьной литературы.

Виктор Симаков, кандидат филологических наук, учитель русского языка, литературы и МХК школы №1315, г. Москва

В интервью, которое дал разработчик ЕГЭ и новых ФГОСов по литературе проф. С. А. Зинин немало нелепостей («Тарас Бульба» – «вершинное» произведение Гоголя, а «Нос» – не вершинное), скороспелых обобщений («дети не читают»), признаков непродуманности действий (после введения новых ФГОС «замеры что-то покажут, естественно») и необъективности (из многотысячелетней истории литературы лишь русская литература XIX века объявлена классической и важной для школьника XXI века). Отдельно хотелось бы сказать о едином цитатном поле, на которое С. А. Зинин специально обращает внимание. Он поясняет: «Всегда была возможность у людей, принадлежащих к одной культуре, аукаться цитатами: ”Мой дядя самых честных правил…” – ”Когда не в шутку занемог…”, ”Однажды в студеную зимнюю пору…” – ”Я из лесу вышел, был сильный мороз”. Это поле культурного контакта, контакта людей, выросших на одной и той же литературе…» Со своей стороны могу продолжить цитатный ряд: «Молилась ли ты ночь, Дездемона?»; «Коня! Коня! Полцарства за коня!»; «Надо насаждать свой сад»; «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских»; «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рому!»; «Может быть, тебе дать ещё ключ от квартиры, где деньги лежат?»; «В Макондо идёт дождь»… Любой более или менее культурный человек определит источник цитирования. Тем не менее, тексты, из которых взяты цитаты, традиционно не входят в школьную программу. А вот ещё цитаты: «Восток — дело тонкое»; «Налетай, торопись, покупай живопись!»; «Какая гадость эта ваша заливная рыба!»; «Вторая часть Марлезонского балета»… Пойди пойми, как люди десятки лет аукаются цитатами из «Кавказской пленницы» и «Белого солнца пустыни» без указки сверху! А цитаты из Высоцкого, Окуджавы, Цоя, Гребенщикова, Шнурова? Не надо навязывать людям источники цитат, они являются естественным образом. Вплоть до самых анекдотических – «Зачем Герасим утопил своё Муму» и «Спокойно, Маша, я Дубровский». Тоже, кстати, результат изучения русской классической литературы.

Юлия Силинг, учитель школы "Муми-Тролль", г. Москва

Сторонники усиления контроля за тем, что и когда дает учитель на уроке, говорят: "У нас есть проблема: в школах много учителей, работающих слабо, дети недополучают умений и знаний". Я согласна. Но как исправить положение? Заставить? Но всякий работающий в школе учитель знает - нельзя заставить сделать хорошо. Насильно получишь только саботаж и халтуру. А сделать хорошо надо убедить, вдохновить, помочь... Чаще всего учитель не может (не имеет сил, времени, умений, знаний) сделать качественно. Поэтому надо, чтобы детей учили люди, которые любят это делать, любят читать и размышлять и регулярно это практикуют, видят в ученике собеседника и достойного человека. Для этого надо 1) силы - на оплату 18 часов учитель должен иметь возможность нормально жить. 2) способности и образование - учитель должен иметь возможность действовать свободно, с многими точками выбора и минимумом бумаг - тогда на эту работу пойдет резко больше образованных и мыслящих людей. 3) классы по 20 человек - чтобы видеть каждого и давать ему возможность научиться так, как ему надо. 4) развитие сетевого профессионального сообщества - обмена живым опытом вместо формальных, для бумажки, курсов. И тогда наша общая задача - чтобы дети получали достойное образование - будет решаться.

Ксения Тихомирова, учитель, г. Москва

Есть такая старинная мудрость: человека можно принудить ко всему, кроме любви. Заставить полюбить невозможно. Зато с помощью «принуждения» (даже «к культуре») легко добиться ненависти. Любому, кто работает с детьми, понятно, что с помощью "крепостной" программы и ежегодных ВПР можно привить глубокую ненависть к изучаемым книгам, русской литературе и чтению вообще. Хоть и добиться при этом добиться каких-то «знаний», которые можно проверить. Даже в советские времена проверок по литературе в средней школе не устраивали: хватало профессионализма и элементарного здравого смысла. Литературу нельзя «выучить», как набор формул или правил. Если дети не полюбят то, что мы с ними читаем, в наших уроках нет никакого смысла. Но замерять радость ФИПИ, понятное дело, не умеет...

* * *

Г-н Зинин все поставил с ног на голову. Это МЫ не можем ему доверить выбор произведений и распределение их по классам. Мы вообще уже который год не можем понять, почему именно этот человек решает, что должно входить в кодификатор ЕГЭ – ни с кем не обсуждая, хоть для приличия. Г-н Зинин так уверен, что разбирается в этом лучше всех? Он ошибается. Человек, который ставит в программу средней школы «Матренин двор» А. Солженицына и предлагает в 6-м классе изучать «Левшу» Н. Лескова, не может даже просто считаться методистом, потому что не имеет представления о возрастной психологии.

Мы находимся в дикой ситуации. Как если бы управлять Большим симфоническим оркестром поставили человека без слуха. И весь оркестр будет вынужден фальшивить, потому что оркестр-то у нас теперь крепостной…

Любовь Борусяк, кандидат экономических наук, зам. гл. редактора электронного журнала "Демографическое обозрение", НИУ ВШЭ, г. Москва

Для чего в школе преподают и изучают литературу? Обычно говорят и пишут, что целей несколько: привить детям любовь к чтению, умение ценить и понимать художественный язык авторов, анализировать прочитанное, различать хорошую и плохую литературу и многое другое. Судя по статье С.А.Зинина, главная цель – это сделать простым и удобным контроль над работой учителя. Школьная литература должна максимально поддаваться контролю сверху. А раз так, нужно обучение максимально унифицировать: «палочки должны быть попендикулярны», никакого отклонения от «попендикулярности» допустить нельзя.

Для кого важна литература в школе? Первый ответ – для детей, школьников, которых теперь в официальных документах называют страшным словом «обучающиеся». Если это так, то произведения, которые читают в школе, должны быть интересны и доступны детям. Если учесть, что дети разные, классы разные, а не учитывать этого нельзя, казалось бы, логично варьировать набор произведений, а в каких-то случаях давать их не целиком, а в отрывках, но их изучать уже подробно и внимательно. Есть классы, для которых вполне доступны самые сложные произведения, есть дети, которым требуются хорошие, но более простые книги. Как показывают исследования, идея универсальности и жесткой определенности набора произведений, может быть и хороша, но не работает. Не зря на популярный сайт с пересказами литературных произведений брифли.ру ежемесячно заходят 6 млн. раз, и делают это преимущественно школьники. Унификация ведет к профанации образовательного процесса, в этом нет ничего хорошего, ведь это привычная форма обмана. Как этого избежать? Можно вариативностью школьной программы, а можно, как это предлагает С.А.Зинин и его сторонники, принуждением. Только называют это принуждение «культурным». Культура – понятие широкое, но плохо согласуется с принуждением, потому что ответ на принуждение – это всегда сопротивление. А раз они будут сопротивляться, мы будем ужесточать контроль, чем сильнее сопротивление, тем жестче контроль: «Они от нас не уйдут, эти дети, никуда не денутся!» Зинин простодушно пишет, что понимание произведений, не говоря уже о любви к ним, - это дело второстепенное. Будем проверять знание содержания, этого достаточно. У такого «знания» литературы есть вполне определенное определение – начетничество. Хорошо это? По мнению сторонников жесткой программы, очень хорошо. Да другого дети и не заслуживают. Вот как характеризует школьников автор статьи: «Как показывают исследования психологов, дети сейчас дома вообще стараются ничего не делать. Это своеобразные обломовы со смартфонами». Дети «ленивы и нелюбопытны», их только кнутом можно заставить что-то делать, а кнут – это контроль, контроль и контроль.

Второй важный субъект, кроме детей, это учитель литературы. Если это профессионал, то он знает не только литературу, но и своих учеников: их интересы и их возможности. Если он не профессионал, то что он делает в школе? К учителям Зинин относится с позиции «начальник – подчиненный». Он и его сторонники репрезентируют собой государство, а учитель должен быть инструментом государственной политики: «образование, обучение – это государственное дело, а не только дело конкретного учителя или группы продвинутых талантливых учителей». Если ты инструмент, то тебе нельзя доверить такое важное дело, как принятие самостоятельных решений, ты на это не способен, даже если ты талантливый учитель. С особым чувством говорит Зинин об учителях – нарушителях спокойствия, которые не считают, что главное достоинство литературы в школе – готовность выполнять инструкции. За их желанием дать учителям возможность самим делать выбор, самим решать, когда дети готовы читать то или иное произведение, «начальство» сегодня видит почти бунт.

Никакой самостоятельности, никаких «Юрьевых дней» - это в пятом классе, а не в шестом; это в десятом, а не в девятом. Шаг вправо, шаг влево приравниваются к побегу. И твердая уверенность, что времена любых поисков прошли, наступило время «порядка», когда все палочки стоят на своих местах в ожидании контроля и проверки. Я думаю, что если эта позиция победит, то порталы вроде брифли могут чувствовать себя прекрасно, их посещаемость, а потому коммерческая составляющая, будут процветать. А любовь к литературе – это не к школе, школа – место принуждения для детей и учителей.

Стелла Мельникова, учитель, МАОУ СОШ № 47, г. Владимир.

"Главную задачу г. Зинин представляет себе не "как научить", а "как проверить". Не чему учить, а как стандартизировать этот бессмысленный аудит, чтобы проверяющие не особо утруждались, составляя ВПР, НИКО, ЕГЭ... и что там ещё? И, наконец, - "Не компетенции же проверять?" - ставит жирную точку на компетентностном подходе и прямиком отправляет нас даже не в ХХ век... Чиновник точно знает, как надо учить и чему. Мы-то, бедолаги, всё сомневаемся, всё раздумываем, пробуем, лбы расшибаем, а всё равно пробуем... Г-ну Зинину нужно набрать другую команду исполнителей его грандиозных планов.С этой он никак не сработается.

Елена Людевиг, учитель, г. С.-Петербург

Можно вести с С.А. Зининым научную дискуссию, однако ее рамки снимают остроту выражения гнева, так как такой ответ заведомо считается с аргументами собеседника, рассматривает их, более того, принимает за аргументы даже слабо аргументированную позицию Зинина, ибо текст создателя образовательной полицейщины лишь создаёт видимость аргументации. То есть он построен ровно по тем законам, которым, вероятно, автор намерен обучать школьников: псевдомотивация, выдавание одного за другое лёгким приемом подтасовки, псевдоаргументация. Стоит ли вести с ним дискуссию, если убежден в ошибочности его позиции, а он, между тем, диктует единственное, навсегда верное и окончательное мнение?

Есть один пункт его текста, вызывающий у меня наибольший гнев - это сознательное покушение на свободу. Это декларируемое желание лишить и учителя и ученика именно свободы. Иначе как демоническим не могу назвать этот замысел. Меня совершенно потрясло и лично оскорбило это стремление лишить свободы - то есть радости, то есть творчества, поиска, сомнений, жизни в конце концов - образование. То, что это намерение невозможно к реализации, то, что дети не смогут этому плану последовать, то, что учитель, даже мало самостоятельный, и особенно такой - он первым окажется в ловушке этого зла, потому что оно тупиково - это для меня очевидно.

Надежда только на одно: всё окончательное, навсегда сформированное, достигшее предела в своём существовании обречено на тут же наступающее разрушение. Вопрос только в том, сколько это "тут же" будет длиться, сколько живого и здорового этот кащей сможет умертвить.