Интервью с финалистом премии «Национальный бестселлер»

Михаил Однобибл – таинственный финалист премии «Национальный бестселлер», чуть было не ставший победителем. Свой роман «Очередь» он опубликовал в интернете под псевдонимом. В интервью Михаил рассказал о заложенной в романе загадке, об обстоятельствах, при которых создавалась «Очередь», о дальнейших творческих планах, а также поделился подробностями своей биографии.

Михаил Однобибл: Медведица нас не убила – наверное, из снисхождения к «Очереди»

В двух словах про Михаила Однобибла можно сказать: оккупант поневоле. Михаил родился в Лейпциге, на территории бывшей Восточной Германии, в семье советского сержанта-сверхсрочника. В трехлетнем возрасте вернулся в СССР. Но в 18 был призван на срочную службу и направлен в Афганистан. После демобилизации за границу не выезжал, но охоту к перемене мест сохранил.

В 90-е годы Михаил поселился в Козельске, в комнате с видом на кладбище, и сочинил книгу парадоксов, где подверг решительной ломке все и всяческие стереотипы. 3 из 500 парадоксов опубликованы в журнале «Новая юность». Точку в переговорах с остальными издателями поставил пожар, уничтоживший парадоксы заодно с домом.

Однако к тому времени Михаил уже дежурил на высокогорной метеостанции, в зоне покоя Всемирного природного наследия ЮНЕСКО «Западный Кавказ». Долгие годы Однобибл пользовался служебным положением для создания в тиши гор романа «Очередь».

Сейчас Михаил работает садовником в субтропическом парке на побережье Черного моря, где растут в открытом грунте единственные в  России  калина скученная, фикус афганский и самый высокий в стране колонновидный кипарис.

— «Очередь» допускает множество различных трактовок. Как Вы сами описали бы основную тему романа? В чем смысл центрального образа - самой очереди?

— Тексту предпослано посвящение «Единственной сестре моих сыновей и племянников». Эта формула развернута из одного слова и может быть вновь сжата в одно слово, но уже с потерей дополнительной информации о других родственных связях автора и адресата посвящения.

Аналогичным образом весь роман развернулся из одного-единственного слова, обозначающего всем известное явление, но не может быть свернут к нему обратно без потерь. Во избежание потерь я это слово произносить не стану. Подозреваю, что разгаданная «Очередь» упадет во мнении читателей.

— Из сообщений, появившихся в сети, известно, что роман «Очередь» писался 16 лет. Почему работа продлилась так долго? При каких обстоятельствах шла работа над «Очередью», отражены ли в романе какие-то события из реальной жизни?

— Я тугодум и сибарит. Основной принцип работы с текстом — привередливость, я, как мог, его придерживался. Отсюда 16 лет. Какое-то время не верилось, что эта книга когда-нибудь завершится. Начиналась она в 1999 году под названием «Колония», очередями в ней не пахло. В 2008 из сюжета вбок вдруг начал расти нынешний текст, после чего весь предыдущий благополучно умер и отвалился. Автор долго чертыхался.

Сочинялась «Очередь» на Кавказе, на удаленной метеостанции на высоте 2 километров над уровнем моря. Дежурство вахтовое: два месяца в горах — два месяца в городе. Заброска вертолетом, сотовой связи нет, только рация. Словом, идеальное место. 8 марта 2010 мы с напарником случайно вломились в медвежью берлогу. С мамашей там был медвежонок. По всем законам добра и красоты она должна была нас убить. Не тронула, наверно, из снисхождения к «Очереди».

События «Очереди» развиваются в городе Козельске (Достоевский дал ему псевдоним Скотопригоньевск), на его улицах и огородах, на железной дороге, у бани на берегу реки Жиздры, на старом городском кладбище. В комнате с видом на это кладбище я прожил восемь счастливых лет.

Из реальной жизни отразились не события, а люди. Причем без спроса и не по моему выбору. Особенно возмутительно повела себя первая жена. Ее светлый образ появляется в первой же главе в окне четвертого этажа. А ведь мы с ней заклятые враги. Надеюсь, благодаря псевдониму она не прочитает «Очередь» и не будет торжествовать.

— Один из основных мотивов "Очереди" - абсурдность, безумное устройство жизни в городе. Отражает ли это Ваше собственное мироощущение, отношение к городам?

— 1970-е годы я прожил в Набережных Челнах, где вместо привычки к сборно-панельной архитектуре многоэтажек у меня развилось отторжение. Я сбежал из этого города, чтобы жить в помещениях с дровяными печками, а не в квартирах с центральным отоплением. И что в итоге? Какая типовая пятиэтажка в мировой литературе опоэтизирована так, как здание на Космонавтов, 5 в «Очереди»? Возможно, я отрицаю город, не замечая, что иду в авангарде урбоабсурда.

— Почему для персонажа романа Вы выбрали необычную профессию учетчика?

— Бригады загородных сезонников — это производительные силы природы. Учетчик — регулирующая. В городе он наталкивается на избыточные регулировки, что ведет к заторам и образованию очередей, не существующих в природе.

— Насколько я понимаю, «Очередь» была начата примерно через 15 лет после окончания Вами Литинститута. Это Ваше первое произведение? Если да - то почему Вы не писали раньше? Были ли еще произведения в работе, которые не удалось завершить?

— НачАл, которые не были и никогда не будут завершены, много. Для меня это естественно. В 90-х годах я завершил-таки книгу парадоксов (хамоватые по тону эссе объемом 5-10 страниц). В мое отсутствие рукопись сгорела в доме с видом на кладбище. Дом жалко, а парадоксам, может, и поделом. На момент пожара я в Сочи сочинял «Очередь».

— «Очередь» называют «кафкианским романом, написанным платоновским языком». Расскажите, как повлияли Кафка и Платонов на создание романа. Намеренно ли Вы включили в «Очередь» большое количество реминисценций с «Замком» Кафки?

— «Платоновский язык» – это для меня неожиданный и незаслуженный комплимент. Литературные влияния в литинституте, а также до и после него я испытывал самые разные. Но подвергался избранным непроизвольно и полусознательно, как все нормальные литераторы. Кафку впервые открыл случайно, в магазине, мне тогда шел уже четвертый десяток. Преднамеренных реминисценций с «Замком» в «Очереди» нет. Все гораздо хуже. Я только недавно осознал, что в отношениях с противоположным полом давным давно веду себя, как Кламм (это не смешно, перечитайте «Замок»). То есть я, как многие, пропитан кафкианством до и независимо от чтения Кафки. И он не мог не сказаться в «Очереди». Разумеется, мой текст слабее, жиже. Но актуальная тематика, которой не было при Кафке и который потому не мог ее затронуть, оправдывает мое появление. «Очередь» ценна не оригинальностью, не изощренностью авторского самовыражения. Это — исследование сути той жути, которая творилась в истории последних 60 лет. И для данного конкретного исследования оптимален кафкианский инструментарий. Кстати, в горах моя должность называлась «лаборант-исследователь», сейчас я «лаборант ботанического сада». Бродячий лаборант.

— Название «Очереди» совпадает с названием книги Владимира Сорокина, а завязка напоминает о «Метели» этого же писателя. Это просто совпадения или специально включенные параллели с Сорокиным?

— Каюсь, Сорокина «Метель» не читал. Читал «Метель» Пушкина. Хотел бы я иметь с ним параллели, да кишка у меня тонка. Когда инетовский поисковик выбросил совпадение названий, я ознакомился с «Очередью» Сорокина. Мы в разных галактиках.

— Какие еще писатели повлияли на Вас и Ваше творчество?

— Самыми зачитанными среди сгоревших на пожаре книг были «Разговоры Пушкина», двухтомник Ницше (без «Заратустры», это выше моего разумения), Константин Леонтьев, Василий Розанов, «Москва-Петушки» Вен.Ерофеева, «Жизнеописание Амвросия Оптинского». Амвросий, к примеру, говорил: «Кто нас корит, тот нам дарит, а кто нас хвалит, тот у нас крадет». Что из этого следует? Хороший монах (и литературный критик) предельно конкретен.

Я раскрыл тайну объема «Войны и мира». Толстой для того и толст, чтобы лучше забываться. В этом случае перечитывание доставляет большее удовольствие. Впрочем, с моей слабой памятью я многое забываю. Поэтому имею счастье перечитывать рассказы Чехова и Куприна, «Темные аллеи» Бунина... А вот «В августе 44-го» Владимира Богомолова в последний раз перечитать не смог. Такое чувство, что я наизусть эту книгу выучил.

— В описании «Очереди» в интернет-публикации есть загадочная фраза о том, что «тема «Очереди» – перегибы массовой индивидуализации после Великой Амнистии 30-50-х годов в СССР». Раздел об авторе содержит только следующее описание: «Однажды внимание автора, в очередной раз перечитывавшего «Анну Каренину», привлекло предложение: «Она почувствовала, что это слишком простое решение слишком сложного вопроса». Как вы объясните эту фразу и этот эпизод?

— Вот! Нашелся один внимательный. Когда я цитировал в инете Толстого, у меня волосы на голове от страха шевелились. Это — прямой путь к тайне «Очереди». Перечитайте «Анну Каренину» до упомянутой фразы. О чем говорили Анна и Долли? Решение какого вопроса показалось Долли упрощением? Подумайте и признайте, что со времен Толстого этот вопрос упрощался, пока в середине 1950-х годов не достиг последнего, возведенного в закон упрощения. До того был двадцатилетний период, никак историками не названный, но имевший в истории такие же (только латентные) последствия, как и Великая Отечественная. Поскольку названия нет, мне самому пришлось назвать этот период Великой Амнистией. Если вы поймете, что она такое, пожалуйста, не публикуйте разгадку. Многих читателей это покоробит, и они заведомо отвернутся от «Очереди». У нее и без того много недругов по милости автора: в этой книге могло быть меньше несовершенств.

— Почему Вы опубликовали «Очередь» под псевдонимом? Вы объясняли это нежеланием конфликта с начальником  – старшим садовником, который не любит литературу. Это шутка или настоящая причина?

— Это правда, но только часть правды. Однажды давным-давно первая жена мне сказала: «Когда-нибудь ты напишешь книгу — одну. А молодость уходит». На этой оптимистической ноте мы с женой расстались. Вы понимаете, что без псевдонима я бы не мог себе позволить в интервью такой откровенности?

После церемонии Нацбеста часть моих близких знакомых от меня отвернулась. Привыкли считать меня малохольным малым, пишущим книгу, которая никогда не кончится. Теперь я перестал заслуживать снисхождения. Не будь псевдонима, вся сочинская интеллектуальная элита узнала бы, что творят садовники на курорте. Кому это нужно? Мне нет.

— Каковы Ваши дальнейшие планы в отношении «Очереди»? В сети появилась информация, что роман может опубликовать издательство «Время» – действительно ли это так?

— «Очередь» готовится к публикации в издательстве «Время» в 2017 году.

— Начали ли Вы уже работать над новым произведением после «Очереди»? Если нет, то есть ли еще какие-нибудь идеи и планы?

— Я ленив и черств по натуре. Мои недостатки, как и любые другие, имеют своим продолжением достоинства. Мне приходило в голову много коммерческих сюжетов, но скука и лень не дали в них уклониться. Чтобы пробить мою толстокожесть, необходим сверхзамысел. Я должен верить, что он реально важен и заслуживает воплощения, что я не могу ни на кого его переложить, потому что он никому просто не придет в голову. Мне можно возразить: ничего мои книги не изменят. Но это применимо к многим сферам человеческой деятельности. Остается держаться принципа: делай, что должно, и будь что будет.

Следующий замысел называется «Дееконкретика». Этой книге грозит не просто незавершенность. От нее может остаться одно название с предисловием. Тетради с подготовительными материалами пухнут и множатся четвертый год, а я все не могу попасть в тон, от которого меня не тошнило бы на первой странице.

Каждый божий день я иду берегом моря в субтропический райский сад, тружусь в бригаде прекрасно далеких от литературы людей, нюхаю розовые ландыши (вы за всю жизнь можете таких не увидеть) и чувствую себя в шкуре Онегина: «Я стар, а жизнь во мне крепка. Чего мне ждать? Тоска, тоска!»

Беседовал Дмитрий Никитин