Пожалуйста, репост

Слово не живет без читателя. Даже самые тайные, самые закрытые юношеские дневники пишутся для читателя – далекого, неизвестного, пока еще незнакомого, но такого, который точно поймет и точно оценит. Публичное слово, а уж тем более слово литературное, рождается только в надежде на читателей.

Наверное, все же лукавят те авторы, которые утверждают: «Мне, дескать, неважно, кто меня читает. Пусть даже читатель будет один…»… А потом меряются тиражами и переизданиями.  Да что там авторы! Любой человек, которому интернет предоставил площадку для высказывания, очень скоро становится зависим от количества лайков, репостов, ретвитов и прочих свидетельств внимания аудитории к его творчеству.

«Пожалуйста, репост!» - просим мы абстрактного читателя из своей и чужих френдлент, желая распространить свое знание или свое мнение как можно шире.

Сегодня очень многие достойные авторы - поэты, писатели – становятся известны именно благодаря репостам и ретвитам, пабликам «ВКонтакте» или ссылкам в «Одноклассниках». Кто купит сборник стихов неизвестного поэта в книжном магазине? Почти никто. Кто прочтет коротенькое стихотворение в блоге у приятеля? Почти все. И, если зацепит – правильно, репост. И вот уже стихи ушли в народ. Вера Полозкова, Алина Кудряшева – эти замечательные современные поэтессы стали известны в первую очередь благодаря ссылкам, ретвитам и репостам. «Опять стихи из интернета?» - свысока спросит какой-нибудь филологический сноб, забывший, что ведь и Пушкин, и Лермонтов, и Некрасов, и уж тем более Цветаева, Мандельштам и Гумилев, и даже Сергей Есенин – все они завоевали сердца читателей вовсе не сборниками стихов и не академическими собраниями сочинений.

То, что мы сегодня называем репостом или ссылкой, триста лет назад называлось «распространяться в списках». Понравилось прочитанное? Перепиши и передай другому. Книги были дороги, их было мало, вдобавок к трудностям книгоиздания существовала цензура, которая строжайшим образом следила, чтобы в печатный текст не попадало ничего лишнего. Поэтому переписывали и передавали: просто красивые стихи или верные мысли – в специальные альбомы, запрещенную литературу – на листки. В списках расходились атеистические пословицы и поговорки (таковых, между прочим, у русского народа было – не на один том, их хорошо знали Белинский и Герцен, что давало им повод для грустных размышлений), сатиры, антиправительственные стихи, эпиграммы и даже целые книги. «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, например, было написано в 1790 году, тогда же и опубликовано в домашней типографии самого автора, немедленно запрещено – и просуществовало в списках аж до 1905 года, больше ста лет! Не было ни одного читающего человека в России, кто бы не знал о «Путешествии». Вот это охват аудитории, вот это – рекордное количество просмотров!

Больше пяти лет распространялось в списках «Горе от ума» Грибоедова – ставить комедию на сцене было строжайше запрещено. Запрет сняли только после трагической гибели автора. К тому времени, как Чацкий произнес свои знаменитые обличительные монологи со сцены, вся Москва их уже знала наизусть.

Стихи Пушкина расходились в списках по всей Российской империи. Их можно было встретить и в изысканном салоне в альбоме модной барышни, и у случайного попутчика на забытой богом станции, и даже в богатой крестьянской избе у почтенного отца семейства, которому брат из самой Москвы новое сочинение стихотворца Пушкина привез. Когда Пушкин погиб, император Николай I отдал было указание издавать его собрание сочинений с приличными цензурными купюрами – убрать оттуда все эти «вольности» и «сибири». Спас собрание цензор Александр Никитенко: он резонно заметил, что стихи Пушкина в списках настолько известны, что никакая цензура ничего из них уже не уберет. Любой читатель в России имеет возможность сравнить изданное правительством собрание со своими списками, посему есть ли смысл что-то вычеркивать?

Вычеркивать не стали.

Кстати, и пушкинская дуэль, и лермонтовские стихи о смерти поэта тоже очень долго жили в списках. Поединки чести на тот момент в России были строжайше запрещены законом, в печати запрещалось упоминать и о них, и о причинах, к ним приведших. Сколько не листайте подшивки тогдашних газет – не найдете и намека на смерть великого поэта (то-то расстарались бы нынешние газетчики!). Однако тут не только запрет: хороня Пушкина, боялись студенческих волнений, поэтому и увезли его тело тайком из Петербурга в Святые Горы, ну, а уж стихи молодого поручика Лермонтова – они и вовсе представляли собой прямой вызов, брошенный в лицо придворному обществу и императору лично. Император их, конечно, читал, буквально сразу же (и написал на экземпляре: «Приятные стихи, нечего сказать»). Как? Все в тех же списках. Один из мемуаристов вспоминал, что стихи Лермонтова за первый только день существования были переписаны десятки тысяч раз! Скорость распространения, достойная социальных сетей. Пушкин умер 9 февраля, а 29 числа этого же месяца уже было заведено дело «против гусарского поручика Лермонтова о его возмутительных стихах». Время шло, техника рукописного перепоста совершенствовалась.

Как и сегодня, так и всегда достоянием общественности становились не только публичные записи, но и личные, интимные письма. Сегодня принято говорить: «А что вы хотели, это же интернет, большой проходной двор», а тогда ничего не говорили – просто брали и переписывали понравившиеся страницы. Сиюминутно это было, конечно, неприятно, но для Вечности оказалось подарком: именно так сохранились для потомков письма Марины Цветаевой к Борису Пастернаку. Сам поэт в перипетиях тяжелого времени часть архива потерял, но письма уже были переписаны и проданы многочисленным коллекционерам ушлыми приятелями не всегда переборчивого в знакомствах Пастернака.   

Это стихотворение Осипа Мандельштама ни в год его создания, ни десятилетия спустя нигде не печатали и не могли напечатать. Но оно в считанные сутки стало известным по всей стране: из рук в руки, с листка на листок перелетали строки, беспощадные, как стимфалийские птицы, у которых вместо крыльев – ядовитые стрелы:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, дарит за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина,
И широкая грудь осетина.

Да, это о Сталине – трудно представить себе, что кто-то осмелился так о нем написать в 1933 году. Борис Пастернак, которому Мандельштам прочел эти строчки, сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, никакого отношения  к поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому». А читать уже и не надо было. Начался репост. Приговор Мандельштаму был подписан.

С появлением печатных машинок и копировальной техники к рукописным спискам добавились печатные.  Теперь распространять понравившиеся стихи и прозу стало проще. Можно было сделать не одну, а четыре копии, если взять бумагу потоньше, желательно – папиросную, и переложить копировальной. Это уже были не просто списки – это было издательство. Легендарный самиздат – именно так его стали называть в СССР в шестидесятые. Кстати, слово это – самиздат -  вошло во все европейские языки без изменений, как samizdat, потому что нигде такого явления не было. К перепечатанным на машинке текстам мало-помалу добавились и сфотографированные, и отксерокопированные в исследовательских институтах на  тогдашней копировальной технике – все это в режиме строжайшей тайны, с постоянным риском попасться, потому что за копировальной техникой полвека назад следили самым пристальным образом.

Именно самиздату, машинописному репосту, обязаны своей всесоюзной славой Булат Окуджава и Владимир Высоцкий, Владимир Войнович и Иосиф Бродский, Александр Галич и  Игорь Губерман, и не только, конечно, они. Существовали даже «толстые» самиздатовские журналы – по триста, четыреста машинописных страниц, в них печаталось то, что ни при каких условиях не могло быть напечатано в официальных изданиях.

И сегодня репост продолжает работать на поэтов. Именно благодаря виртуальному распространению в списках известны не только в России замечательные поэтессы Вера Полозкова и Аля Кудряшева, в перепостах до сих пор жив уральский поэт Борис Рыжий, да и классики давно уже стали полноправными хозяевами наших статусов и стен.

Анна Северинец