Чехов, садитесь, два!

Интересно, а те, кто высмеивает ваши ошибки – они никогда не ошибались, что ли? Реакция большинства людей на неопрятную орфографию, небезупречную стилистику, незавидную учебу или неудачно выполненное домашнее задание удивляет несказанно: а сами что, ангелы небесные?

Как будто ваши высоколобые критики сами никогда не писали «ошибится» вместо «ошибиться», «одеть» вместо «надеть» или «ложить» вместо «класть».

Между прочим, если критику воспринимать неправильно, а именно – считать себя бездарем, двоечником и невеждой только лишь потому, что так считает Марья Петровна, можно пропустить свое настоящее призвание.

К счастью, «марьипетровны» ошибаются сами – и значительно чаще своих учеников. Знаете ли вы, что Иван Сергеевич Тургенев как-то раз написал сочинение для знакомого гимназиста (грех не обратиться, если у тебя в знакомцах – знаменитый писатель), и гимназическая «марьпетровна» вкатала классику тройку? Мол, тема не раскрыта и пунктуация хромает.

Ошибок, пожалуй, не бывает только у того, кто вообще ничего не делает. Это касается и грамотности, и контрольных работ, и профессионального труда. Пушкин – так тот вообще сказал как-то: «Без грамматической ошибки я русской речи не люблю». Да-да, прямо так и сказал. И не где-нибудь, а в самом «Евгении Онегине»:

Не дай мне бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале
Иль с академиком в чепце!
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.

Конечно, здесь классик имел в виду прежде всего свою любимицу Татьяну Ларину и вообще прекрасных дам: занудные поборницы чистоты русской речи вызывают у Пушкина вполне понятную тоску. Но в то же время он отлично знал, что чем больше ты используешь язык, тем чаще ошибаешься, а чем чаще ошибаешься – тем чаще исправляешься, а значит, совершенствуешь мастерство.

Сам Пушкин тоже, разумеется, ошибался. Грамматика его ,конечно, всегда была на высоте, а вот со стилистикой случались проколы. Вот его строчка из «Путешествия Онегина»:

Брега Арагвы и Куры

Узрели русские шатры

Совершенно непонятно, кто кого узрел:  речные берега наконец-то дождались русских с их шатрами, или русские шатры в конце трудного пути бросили-таки взгляд на Арагву и Куру?

А вот еще у него же в стихотворении «Певец» читаем:

Слыхали ль вы

За рощей глас ночной

Певца любви, певца своей печали?

На первый взгляд все безошибочно. Но произнесите первую строчку вслух. Заметили «львов»? Какие такие львы должны были услышать голос ночного певца? И что ожидало этого полуночного романтика, если бы глас его был бы услышан львами?

Не повезло со львами и Лермонтову. Увлекшись поэтическим описанием бурной горной реки в чудесной поэме «Демон», он бросил в вечность:

И над вершинами Кавказа

Изгнанник рая пролетал:

Под ним Казбек, как грань алмаза,

Снегами вечными сиял,

И, глубоко внизу чернея,

Как трещина, жилище змея,

Вился  излучистый  Дарьял,

И Терек, прыгая, как львица

С косматой гривой на хребте,

Ревел,- и горный зверь и птица,

Кружась в лазурной высоте,

Глаголу вод его внимали;

И золотые облака

Из южных стран, издалека

Его на север провожали.

Обратите внимание на выделенные строки. Во-первых, у львиц грив не бывает – они вырастают только у львов, но и у тех – не на хребте, а на голове.

Нелады с биологией обнаруживаются и у других поэтов.

Вот, скажем, пишет трогательное стихотворение о ласточке хороший поэт Александр Плещеев:

Дам тебе я зерен,

А ты песню спой…

Но ласточки не едят зерен, они питаются исключительно насекомыми, так что вряд ли поэт дождется песен от голодной птички.

А вот как драматически ошибся знаменитый наш лирический пейзажист Афанасий Фет:

О первый ландыш! Из-под снега
Ты просишь солнечных лучей;
Какая девственная нега
В душистой чистоте твоей!

А ведь ландыши цветут в середине мая – начале июня, когда снега уже нет и в помине. Из-под снега появляются подснежники – но и они зачастую выжидают, пока земля полностью освободится. Но мы все, читающие русскую поэзию, уже в апреле начинаем ждать, когда же в проталинах появится первый ландыш, очарованные прекрасной фетовской ошибкой.

Ошибка Владимира Маяковского – пострашнее, особенно если читатель обладает живым воображением. Гениальный бунтарь пишет о своих стихах:

Стихи стоят

                     свинцово-тяжело,

готовые и к смерти

                      и к бессмертной славе.

Поэмы замерли,

                 к жерлу прижав жерло

нацеленных

                зияющих заглавий.

Представим себе, что было бы, если бы поэмы-пушки (а жерла есть только у пушек) прижали бы жерло к жерлу (то есть то самое отверстие, из которого вылетает снаряд – к отверстию в стволе другой пушки). И дали бы залп. Неужели Маяковский имел в виду такую нелепую картину, в которой две пушки в клочья разрывают друг друга?  И даже если имел – почему тогда заглавия названы «зияющими», ведь прижатые друг к другу жерла не зияют, а закрывают друг друга. Очевидно, что поэт хотел сравнить свои поэмы с рядом орудий, тесно прижатых друг к другу стволами – но ошибся в пушечной терминологии.

Однако серьезнее всех ошибся Антон Павлович Чехов. Среднестатистическая  «марьпетровна» обязательно зачитала бы его сочинение перед классом и с удовольствием высмеяла бы неудачную строчку.

Один из друзей Чехова вспоминал, как однажды за общим столом в чеховском доме в Мелихово гости и хозяин заговорили о рассказе «Степь» - одном из самых известных чеховских рассказов. Конечно, в основном хвалили, но тут кто-то заметил, мол, в самом начале рассказа есть очень грубая стилистическая ошибка, что-то вроде «она была жива, пока не умерла». «Быть не может!» - воскликнул Чехов, вскочил из-за стола, снял с книжной полки давно уже изданную книгу с этим рассказом и открыл страницу со «Степью». Вот что там было написано в пятом абзаце: «За  оградой  под вишнями  день и ночь спали Егорушкин  отец  и  бабушка  Зинаида  Даниловна.  Когда  бабушка  умерла, ее  положили в длинный, узкий гроб и  прикрыли двумя пятаками ее глаза,  которые не  хотели закрываться. До своей  смерти она  была жива  и  носила  с базара мягкие бублики, посыпанные маком, теперь же она спит, спит...» Чехов рассмеялся: «действительно! Как же я так недоглядел! А впрочем, нынешняя публика и не такие фрукты кушает. Пусть остается!»

И оно так и осталось – проверьте, в любом, самом серьезном издании чеховской прозы эта ошибка бережно сохранена благодарными потомками.

Как видите, Чехов тоже не боялся ошибаться.

И вы не бойтесь. 

Анна Северинец