Музыкальный динамит Боба Дилана

13 октября в Стокгольме был объявлен лауреат Нобелевской премии по литературе за 2016 год. Им стал американец Роберт Аллен Циммерман, более известный под своим творческим псевдонимом Боб Дилан, который он выбрал в честь знаменитого валлийского поэта Дилана Томаса.

Американский Дилан получил свою награду «за создание новых поэтических выражений в рамках великой американской песенной традиции», и теперь англоязычные СМИ соревнуются друг с другом, вспоминая любимые и ставшие крылатыми фразы из песен этого музыканта, а российские – пытаются объяснить феномен загадочного американского исполнителя, который никогда по-настоящему не был популярен в нашей стране, прибегая к довольно неуклюжим эпитетам вроде «американский Высоцкий» или «американский Окуджава». Это не только не привносит ясности в вопрос (возникают возмущенные голоса «А почему Высоцкому не дали?!»), но лишь запутывает русскоязычного читателя и рождает необходимость дополнительных пояснений – тем более, что тексты Дилана практически не переводились на русский. 

Музыкальный динамит Боба Дилана. Об искусстве выбирать поэтические выражения

В 1979 году Дилан сказал: «Нельзя отделить слова от музыки. Я знаю, это пытаются делать. Но… это всё равно, что отделять стопу от ноги». В своем кратком обзоре его творчества нам тоже не удастся провести эту хирургическую операцию. Сосредоточившись в основном на словах, мы то и дело будем говорить о музыке – и в целом о культуре и времени. И о том следе, который оставил в них Боб Дилан.

Правильнее всего было бы сказать, что Боб Дилан изобрёл рок-музыку. Это историческое событие произошло 25 июля 1965 года, когда молодой исполнитель, которого многие по-прежнему записывали в исполнители «песен протеста» взял в руки электрогитару и при поддержке группы сопровождения обрушил свою звуковую атаку на ничего подозревавших зрителей традиционного фолк-фестиваля в Ньюпорте. Аккорды его электрической гитары, звучавшей по тем временам очень громко и очень перегруженно, сопровождались потоком рассерженных, едких, уничижительных строчек с агрессивными рифмами и изобретательными метафорами. Богатый и неожиданный поэтический лексикон выдавал весьма образованного человека, который умеет думать и выражать свои мысли. Реакция публики была противоречивой – от дикого восторга до благородного возмущения. Но совершенно справедливым будет сказать: 25 июля в Ньюпорте произошел настоящий скандал, который вызвал взрыв полемики в англоязычной прессе и ожесточенные споры среди слушателей.

Можно ли сегодня представить себе ситуацию, когда попытка музыканта переключиться с акустического инструмента на электрический становится одной из главных новостей в газетах? Вряд ли. Чем же была вызвана эта взрывная реакция? Прежде всего, конфликтом, который в тогдашнем восприятии (не только обывателей и домохозяек, но и продвинутых меломанов!) рождало сочетание звучания «электрогитара-бас-барабаны» с интеллектуальными текстами. Интеллектуальные тексты ассоциировались прежде всего с честными и неподкупными «песнями протеста». Электрогитары – с группами лохматых музыкантов и толпами визжащих девиц. И то, что играли лохматые музыканты, именовалось не иначе, как «поп-музыка» и считалось исключительно коммерческим продуктом, направленным на вполне определенный рынок сбыта: подростки пубертатного возраста обоих полов. Сочетание этих двух элементов рождало когнитивный диссонанс, разрыв шаблона. И вскоре обнаружилось, что этим сочетанием Дилан, подобно Альфреду Нобелю, изобрёл то, что можно назвать «музыкальным динамитом», который вскоре взорвал популярную музыку XX века.

Конечно же, моду в гитарной поп-музыке того времени задавали англичане The Beatles. И влияние Дилана на The Beatles – самый яркий и убедительный пример его влияния на массовую культуру. Еще в 1964 году, при всей гениальности их музыки, тексты Леннона и Маккартни оставались вполне «подростково-ориентированными»: «Моя милая добра ко мне, счастливее её не найти – она сама так сказала / Я люблю её, и мне хорошо» (“I Feel Fine”, хит The Beatles 1964 года). В том же самом году Дилан встретился с The Beatles, и их песни начали меняться. Джон Леннон, главный песенный талант Британии, ощутил на себе сильное влияние своего американского коллеги. Цитируя Джона: «Я начал быть собой в песнях, начал писать их не объективно, а субъективно… Я начал задумываться о своих собственных эмоциях. Вместо того, чтобы проецировать себя в ситуацию, я пытался выразить то, что я чувствую по отношению к себе. Именно Дилан помог мне понять это». Безусловно, Дилан сделал это не только (и не столько) своей прямой рекомендацией Леннону во время их исторической встречи в 1964 году («Думай о словах!»), но прежде всего, своими песнями, которые в то время уже начали уходить в сторону от традиционных песен протеста и вызывать всё больше подозрений среди тех, кто рассматривал песню исключительно как оружие борьбы с ядерной угрозой и расовой дискриминацией.

Ключ к пониманию феномена Боба Дилана лежит в сочетании нескольких черт, которые и определили уникальность его творчества. Во-первых, это непоседливость – нелюбовь к стационарному состоянию в рамках одного жанра или направления. Во-вторых, редкая сосредоточенность, сконцентрированность на собственном видении, прямо-таки железная воля, которая позволяла (и позволяет!) Дилану не просто не зависеть от ожиданий или требований слушателей и критиков, но и сознательно идти наперекор этим ожиданиям, каждый раз предоставляя ему творческую свободу и всё новые пространства для самовыражения. В-третьих, безусловная эрудированность, блестящее знание всех направлений музыкальной и литературной культуры – от средневековых шотландских баллад до малоизвестных рок-н-роллов 50-х годов; от французских «проклятых поэтов» до битников Берроуза и Керуака. Наконец, в-четвертых, незаурядный талант, который позволял ему использовать весь этот культурный багаж для выражения своей противоречивой натуры, постоянных метаний, исканий и непрерывного движения.

«Поэтические выражения» Боба Дилана впервые привлекли внимание любителей песен протеста в 1962 году, когда на свет появилась его знаменитая песня “Blowin’ In The Wind” («Уносятся ветром»). Тот факт, что эта композиция заимствовала мелодию у старинного негритянского спиричуэла “No More Auction Book”, теперь не должен нас удивлять – в то время это считалось нормальным.

Здесь и далее – подстрочный перевод М.Кузищева

Сегодня можно сказать, что “Blowin’ In The Wind” – далеко не самый сильный образец поэзии Боба Дилана, но в 1962 году эта композиция заметно выделялась из потока других песен этого жанра – насыщенных плоским буквализмом, навязчивой дидактичной риторикой и скучным морализмом. Такие песни выполняли роль газетных передовиц – они могли рассказывать о самых важных новостях, но на следующий день их уже было неинтересно читать. В противоположность им текст Дилана несет в себе (уже какой-то!) набор поэтических метафор и интересную неоднозначность – уход от прямого ответа, который содержится в последних строчках каждого из куплетов. Дилан с самого начала подчёркивал, что он не «протестует» и не «возглавляет», а всего лишь выражает свои собственные ощущения.

В этом смысле настоящим прорывом Дилана-поэта стала композиция “A Hard Rain’s a-Gonna Fall” «Упадёт тяжелый дождь»). Популярное представление о том, что этот номер написан под влиянием Карибского кризиса 1962 года в ожидании ядерной войны, является ошибочным (документальные свидетельства подтверждают, что Дилан написал песню за месяц до известного конфликта), однако апокалиптическое видение, зафиксированное Диланом на бумаге (а затем и на плёнке) остается одним из самых эффектных и впечатляющих в литературе XX века. Стихотворный ритм и структура «вопрос-ответ» заимствованы Диланом из англо-шотландских баллад, вероятнее всего из баллады «Лорд Рэндалл», которая впервые встречается в источниках XVII века (пер. А.Любавиной):

- Где был ты, лорд Рэндал, любимый мой сын?
Мой мальчик прекрасный, где ты пропадал?
- Я был на охоте – вернулся один,
Стели мне постель, я смертельно устал.

- Кого же ты встретил, лорд Рэндал мой сын
Мой мальчик прекрасный, в лесу что видал?
- Встречался с невестой - вернулся один,
Стели мне постель, я смертельно устал.

Дилан использует неспешный, раскачивающийся ритм старинной баллады для создания полотна из пяти длинных куплетов, которое выходит далеко за рамки традиционной антивоенной песни.

Как пелось в известной песне Дилана, времена менялись, и музыкант постепенно переключался с комментирования окружающего мира и настроений времени на свой собственный внутренний мир и настроение. Определённую роль в этой перемене сыграло увлечение Дилана психоделическими препаратами (которое, следует отметить, не продлилось долго). Знаменитая композиция “Mr Tambourine Man” в 1965 году открыла миру нового, куда более загадочного и самоуглублённого Дилана. Образы этой сюрреалистической композиции, в которой некоторые исследователи обнаруживают влияние Артюра Рембо, в значительной степени апеллируют к подсознанию – сохраняя при этом яркий, красочный визуальный ряд и причудливый стихотворный размер. Это уже не попытка передать идею или послание, а стремление зафиксировать ощущение; в данном случае – усталого утра после бессонной ночи в карнавальном Новом Орлеане, когда реальное и воображаемое начинают переплетаться между собой:

Психоделическая поэзия Дилана достигла пика в его массивном двойном альбоме “Blonde On Blonde” 1966 года, полном карикатурных и бурлескных образов. В том же году жизнь музыканта едва не оборвалась в результате аварии, в которую он попал на мотоцикле. Вынужденную паузу Дилан снова использовал себе на пользу – вдохновившись простыми природными красотами лесистого Вудстока, он обратился сначала к образам полумифической «американы», а затем к музыке кантри, вдохнув новую жизнь в жанр, который в среде «прогрессивной» молодёжи того времени считался мёртвым.

Далее последовал творческий кризис, за ним – затишье. Но Дилана отнюдь не стоило сбрасывать со счетов: в 1975 году он вернулся к публике более зрелым и сдержанным автором, переживающим тяготы развода со женой, с которой он прожил почти десять лет. Альбом с говорящим названием “Blood On The Tracks” («Кровь на дорожках»), украшен целым рядом классических дилановских номеров; одним из самых ярких среди них является “Tangled Up In Blue” («Запутанные в печали / в голубом»). Здесь Дилан решительно смешивает героя и героиню, прошлое и настоящее, чтобы получить текст, более всего похожий на клубок противоречий и эмоций.

Дадим слово автору: «Эта первая песня, из написанных мной, в которой я почувствовал себя достаточно свободно, чтобы поменять все [глагольные] времена. Его и её и тебя и меня и нас. Я решил, что всё равно это одно и то же – я мог бросить их всех вместе туда, где всё это будет плавать». Британская газета The Daily Telegraph охарактеризовала это сочинение как «самый ослепительный текст из когда-либо написанных; абстрактный сюжет развития отношений, рассказанный посредством аморфного смешения первого и третьего лица, скрутивший воедино прошлое, настоящее и будущее, выплёскивающийся в спотыкающихся каденциях, дерзких внутренних рифмах, налитый остро завёрнутыми образами и наблюдениями и наполненный болезненно отчаянным томлением». Другой критик просто назвал песню «пяти-с-половиной минутным Прустом». Эта песня с трудом поддается переводу хотя бы потому, что в русском языке прошедшее время глагола предполагает явное указание рода («Я жил» / «Я жила»), в то время, как в английском в таких случаях род установить невозможно (“I lived”) – что и использует Дилан. В приведенном ниже куплете повествование последовательно переключается между лицами («я» - «он» - «она» - «я»):

I lived with them on Montague Street
In a basement down the stairs
There was music in the cafes at night
And revolution in the air
Then he started into dealing with slaves
And something inside of him died
She had to sell everything she owned
And froze up inside
And when finally the bottom fell out
I became withdrawn
The only thing I knew how to do
Was to keep on keepin' on
Like a bird that flew
Tangled up in blue

Замечательным в творческой биографии Дилана является то, что он отказывается останавливаться и почивать на лаврах; перемещаясь в новые области и каждый раз наполняя привычные формы новым смыслом, заново открывая их для слушателя. Здесь можно вспомнить и христианский период Дилана рубежа 70-80-х годов, в котором он исследовал тему отношений человека и Бога, обогащая (более явно, чем раньше) свою поэзию библейскими символами, и альбом “Time Out Of Mind” 1997 года, на котором он касается темы старения и приближения к последнему жизненному рубежу. Монументальная “Highlands”, венчающая альбом, отталкивается от известной строчки Роберта Бёрнса «В горах моё сердце…» и уходит в свое собственное 16-минутное (!) путешествие по воспоминаниям и ощущениям музыканта. Анализу песен Дилана посвящены целые книги, и в этой короткой статье мы можем лишь попробовать бегло оценить масштаб и природу его таланта.

Творчество Дилана безусловно произрастает из традиционного американского фолка, кантри и блюза, той самой «великой американской песенной традиции», основы которой заложили такие разные исполнители, как Ледбелли, Роберт Джонсон, Хэнк Вильямс, Одетта и Вуди Гатри. Неотъемлемой частью этой традиции всегда было постоянное воспроизведение, интерпретация и модификация песенных находок предшествующих эпох; обычай, который уходил корнями в те времена, когда песня считалась подлинно народным искусством, передающимся из поколения в поколения. В XX веке Дилан, безусловно, предстал одним из самых ярких и талантливых участников этой музыкальной «эстафеты», активно обращаясь в своем творчестве к традиционному американскому песенному наследию и в то же время насыщая, обогащая и модифицируя это древнее искусство за счет «инъекций» из классической европейской культуры и своего собственного, весьма оригинального поэтического видения. В XXI веке, отмеченным цифровыми средствами копирования и воспроизведения музыки, драконовскими законами об авторских правах и многочисленным судебными исками о плагиате, Боб Дилан выглядит как вечный странник по музыкальным временам и эпохам, как один из последних хранителей «огня», который когда-то казался вечным, –  и в этом свете столь высокая оценка его таланта Нобелевским комитетом представляется более чем заслуженной.

Михаил Кузищев, музыкальный ведущий

радиостанции «Эхо Москвы»